В 1962 году Владыка Антоний крестил мою невесту Аврил Пайман. Я не очень разбирался в конфессиях, но думал, что лучше для нас обоих принадлежать одной церкви в стране, где она намеревалась жить. [2]

В 1965 году Владыка приехал в Москву. Дики очень хотелось, чтобы мы встретились. Приехали мы к нему в гостиницу «Украина». Номера, естественно, прослушивались, что нервировало. Разговора я не помню, но общее направление было, как будто я глотал очень чистый весенний воздух у открытого окна. Его ответы были насущными и нужными мне и нашему времени.

Мне приходилось встречаться с духовенством и раньше. Священник отец Орест был другом моей мамы. Были и другие. Ответы церкви были консервативны и не удовлетворяли. Думаю, что это вызвано изоляцией, в которой церковь находилась в СССР и, отчасти, консерватизмом самой церкви. Во всяком случае, представить московского священника, играющего в волейбол, как это делал Владыка, с прихожанами, невозможно.

Правда, в вопросах религии был я в то время порядочным щенком, только прочитавшим Камю и Шестова. Я встречался с Владыкой, когда он приезжал в Москву из Англии, куда мы переехали в 1974 году. Кажется, он серьезно меня принимал как художника, но главное, как я сейчас понимаю, ему было важно установить направление моего движения во времени.

Жизнь он воспринимал как трагедию. Он любил Достоевского и Блока. И это восприятие жизни было близко мне. Когда я показал ему гравюры к произведениям Блока, он выбрал «Смерть». Большей частью, я задавал ему вопросы и он отвечал. Ниже я даю ответы или фрагменты разговоров, которые я помню. Это не запись с магнитофонной ленты, так что стиля я передать не смогу, за смысл ручаюсь. [3] Я не могу также датировать эти отрывки, хотя постараюсь расположить их хронологически.

В Москве

Меня поразило его знание современной мысли (Шестов, Бердяев, Зеньковский).

С 1965 года много раз встречался с Владыкой. Я думаю, что он находил ответы на вопросы, которые ставил XX век. Он всегда видел реальных людей, без украшений.

О Сартре. Он смотрит на себя, и от этого его тошнит. Он об этом пишет.

В разные годы я спрашивал его о книгах. Он или отрицательно или сдержанно отзывался о Флоренском, о Карташове, скорее сдержанно. Наконец, я добрался до Флоровского. – Вот это дело.

Однажды, когда я в очередной раз пришел к нему с вопросами, он дал мне Евгения Трубецкого «Смысл жизни», и тогда же рассказал, что пронес эту книгу через всю войну. Я прочел и, вместо того, чтобы отдать ее, вернул новое издание. С моей стороны это было свинство. Во время пожара у нас в доме книга эта полусгорела.

Потом, очень положительно относился к Камю.

О Распятии. «Владыка, что можно просить в молитве?» — Просить можно все, только все время надо знать, что ты просишь у человека, висящего на кресте.

Не знаю, было ли это с другим, но мне он предложил определить на Страстной неделе свое место. И мне показалось, что если я приму сторону Христа, это будет грозить окупацией моей страны, и нашел себя я в кричащей толпе. [4] Тогда он сказал: «Ты – хороший человек». Не понимаю.

У него был один взгляд, который я не встречал ни у кого. Это со мной случилось дважды. В 1972 году у меня на руках умер отец. Потом, несколько месяцев я был как каменный и не мог плакать. Осенью приехал Владыка. Мы искали его весь день. Утром мы попали к нему в номер и меня как прорвало. Я плакал, и не мог остановиться. И тогда, он смотрел, как будто хотел выпить из меня все горе. Когда в 1981 году умерла в Москве моя мама, такого взгляда я не встречал никогда. По маме он служил панихиду. Потом сказал: Я чувствую, что она сейчас с нами. Я чувствовал то же и не удивился.

О смерти он говорил много и видел много смертей. Мне кажется, это у него была главная тема. Однажды рассказывал, как сидел у постели умершего и чувствовал, как от него отлетают бесы и просветляется лицо умершего. «Когда», — спросил, — «ты их видел?». — Их видеть нельзя, это духи. Очень жестко.

Не помню повода. В алтаре я всегда за Иуду молюсь.

В Москве на встрече с председателем совета по делам религии. Тот: «Когда Вы кончите нас ругать?» Ответ: Когда Вы кончите нас преследовать?

Глядя из окна гостиницы «Россия» на плакат, что-то вроде «Народ и партия едины»: Ведь это все от комплекса неполноценности.

Не помню когда, но предложил мне перейти на «ты». Я бы сам не решился никак.

В Москве я показывал ему свои работы в мастерской. Я записал на магнитофон. Лента пропала. Одно помню: В своих работах ты не согласен на круг, ты все время его ломаешь.

В Англии

В Дареме было собрание общества Альбана и Сергия. Здесь встречались протестанты и православные. Владыка занимал там какое-то из руководящих мест. Он обещал приехать и не приехал, я спросил: «Почему?» — Сначала я очень интересовался обществом. Интерес пропал, когда я увидел, что обе стороны говорят друг другу комплименты и не сосредотачиваются на расхождениях, т.е. не интересно.

Одно время он очень много встречался с людьми. Я как-то спросил: как ему это технически удается: так много встреч. Он ответил, что он устроил это по принципу шкафа: когда открывает один ящик, другие закрывает.

Когда в 1974 году мы приехали в Англию, около полутора лет я чувствовал себя в пустоте, и что моя работа, скорее всего, никому не нужна, да и я сам, пожалуй, только семье. Я рассказывал Владыке об этом. В начале моего служения в Англии ситуация мне казалась очень трудной, для себя я тогда решил — сеять на камне. Мое дело сеять. Приблизительно в это же время меня охватила глубокая ностальгия. Я спросил об этом Владыку. От ответил: Ностальгия никогда не проходит.

Рассказ о человеке, бросившемся с моста. Раскаяние. Не помню, по какому поводу рассказывал о человеке, покончившем с собой (бросившемся с моста). Вдова молила простить самоубийцу. Во сне явился ангел, сказавший: Он раскаялся, пока летел. Какой же силы было раскаяние.

Об изобразительном искусстве говорил, что у иконописцев был закон ничего не выдумывать, ничего не копировать. Я повторил это Аверинцеву, он ответил, что такого правила он не знает. Так или иначе, это очень хорошо.

Об о. Джоне. Наконец я нашел, кто будет после меня.

О пении в церкви. Мне не важна мелодия, мне нужно, чтобы каждый слышал мысль, слово.

В 1975 году, когда наша вторая дочь родилась мертвой, он приехал в Ньюкастл служить панихиду. Видимо, на мою фразу «Зачем приехал, можно бы и не приезжать» ответил: Даже если бы вы не хотели, я все равно приехал бы.

О Тарковском. Ему говорили о фильме Андрея Тарковского, что этот фильм религиозный (имеется в виду «Сталкер»). Он говорил: Я смотрел по телевизору, не досмотрел. Посередине фильма хотел запустить стулом в телевизор. После этого я фильм пересмотрел. Видимо, он имел в виду место примерки одним из персонажей тернового венца.

Потом он встречался с Тарковским. Рассказывал: С самого начала сказал, что у него масса вопросов, после чего говорил не переставая около двух часов. Впечатление, что он заблудился в трех соснах.

У него очень развито было чувство юмора и это проходило через все встречи с ним, и передразнивать любил, и получалось. По возвращении из Индии, со съезда Мирового Совета Церквей, он рассказал, как один из митрополитов русской православной церкви просил сходить с ним на рынок, т.к. не владел английским, чтобы купить для паствы мешочек кокосовых орехов. Тогда же, о восхищении митрополита слоном. Вот бы на слоне проводить крестный ход, уважения прибавилось бы. Какой образец достоинства для архиерея!

Ехали в такси с моей мамой. В конце какого-то вопроса мама: «Владыка, Вы не сердитесь?» У него дрогнули губы: Владыка не сердится, Владыка изволит гневаться.

Рассказывал, на праздновании тысячелетия Афона в Кариосе — на улицах столы с напитками. Мысль: Вот сейчас я, наконец, попробую пепси-колу. Это лет пятнадцать назад верных. Тогда же совершали паломничество на мулах, а дороги горные, т.е. если мул отступится, костей не соберешь. Очень заметил, как мул нёс массивного Пимена.[5] А кто-то додумался перед носом мула держать пучок травы и как-то регулировать.

К католицизму относился отчужденно. Насколько я понял, были и проблемы в православных приходах в Италии в период, когда он был экзархом.

В восьмидесятом году я писал его портрет. Вышло это по моей просьбе, на которую Владыка необдуманно согласился. Я понимал, что дело это ему не нужно, но в конце концов, он назначил время, около восьми часов утра – на хорах Успенского Собора, где он вел переписку и занимался делами церкви. Дано мне было 4 сеанса или немного больше. Место на хорах было неуютное очень. Я его так и написал. Этот неуют мне казался подходящим для него окружением. Очень аскетичным и драматическим. Цветовую гамму я взял тоже достаточно аскетичную (сиенская земля, кость жженая, окись хрома, немного берлинской лазури). Во взгляде мне хотелось восстановить то чувство, о котором я писал раньше. Я не уверен, что это удалось.

На основе этого портрета я написал второй, уже в мастерской, где фоном ввел обрывки газет и плакатов, и опять, я хотел ввести драматизм и бесприютность нашего времени.[6]

Было это в первые мои годы, когда я понял, что ностальгия – это болезнь и серьезная. Тогда я его спросил исчезнет ли это со временем. Он ответил: От ностальгии освободиться нельзя. Тогда же, а может позднее, говорил об англичанах. Я, естественно, находил только самые скверные черты, и в этом контексте я спросил, какой бы он счел первый грех нации. От ответил: Гордыня.

Я думаю, что чертой, которую он во мне увидел, когда перешел со мной на «ты» (мне кажется, потом он сомневался) было трагическое восприятие жизни, черту, которую я получил от мамы. Самый трагичной он считал Страстную неделю. У меня было чувство, что он рассматривал как повторение, не как воспоминание.

Все в эти годы увлекались романом Булгакова «Мастер и Маргарита». Прочел и говорил сдержанно: Мне понравился роман Мастера и полет.

О выступлении по BBC. Редакция хотела, чтобы конец был не категоричным. Как же я могу говорить двойственно, когда мне все совершенно ясно.

О смерти близких. Есть время, когда люди должны страдать. Сейчас врач дает пилюли: «Выпейте, Вы перестанете мучиться». Это мне кажется неправильно.

О Солженицыне, о «Гулаге». В Швейцарии встретился с Солженицыным в 1974 году. Сказал: У Вас сейчас несколько месяцев, когда Вы можете сделать очень много. Видимо, тогда же читал «Архипелаг Гулаг», после второй главы остановился на повторение.

О Пушкине. Много лишнего написал.

В 1980 году, в декабре, мне приснился, в сложной обстановке похорон моего отца, Антихрист. Через 2 дня я приехал в Лондон. «Владыка, вот такой сон. Что значит?» Не задумываясь: К войне. Через несколько дней началась война в Афганистане. Это было началом лавины.

Он часто употреблял выражение: Вырасти в меру себя. Дорасти до себя. Я понимал, что при рождении, у Бога есть оптимальный проект пришедшего в мир.

«Владыка, что значит проклятие смоковницы?» – Не знаю.

В другой раз. Я не люблю причту о благоразумных девах, не поделившихся маслом.

«Владыка, что значит «любоначалие» в молитве Сирина?» – Ну, это тебе не грозит.

***

Примечания:

[1]  «О Владыке Антонии (Сурожском)» представляет собой не связанный рассказ, а записки автора о поразившей его встрече, сделанные по просьбе сестер Майданович после кончины Владыки и меньше, чем за год до собственной смерти. Этим и непривычкой художника выражаться словами объясняется отрывочность. На своем языке Кирилл Соколов сделал два портрета и несколько эскизов митрополита Антония и запечатлел его похороны в серии эстампов, которые прилагаются к воспоминаниям (прим. А. Пайман).

[2] Встретились А.П. с К.К.С. в Москве, в 1960, а летом 1961 года ей пришлось уехать в Англию, где и подготовилась у Владыки Антония к приятию Православия. И он стал восприимником и крестным отцом. Расписалась она с Кириллом 19 сентября 1963 года в Москве, где жила до 1974 года с видом на жительство. Венчал их отец Орест после окончания весеннего поста в 1964 году. В декабре 1965 года родилась дочь Ирина. Летом 1974 года семья уехала в Англию, где так и осталась, хотя с 1981 года с наездами в Россию, до смерти Кирилла 22 мая 2004 года. Его прах, по его же просьбе, похоронен в Москве, в Переделкино, рядом с матерью Ириной Константиновной Киршбаум-Соколовой и с бабушкой Ольгой Владимировной Киршбаум.

 [3] Именно поэтому мы здесь даем большинство реплик Владыки не в кавычках, как прямые цитаты, а курсивом, «как вспоминались» автору.

[4] Евангелие от Иоанна, гл. 11, ст. 47-52.

[5] Кажется, у К.К. здесь ошибка. Речь шла о Никодиме.

[6] Первый портрет некоторое время висел в коридоре приходского помещения при Успенском Соборе в Лондоне. Второй в собрании фонда митрополита Антония Сурожского в Москве.

 ***

Рисунки художника Кирилла Константиновича Соколова
(фотограф А. Демидов)

Для просмотра увеличенной копии рисунка, пожалуйста, кликните по миниатюре!

На похоронах митрополита Антония Сурожского, август 2003