Митрополит Сурожский Антоний
ЧЕЛОВЕК ПЕРЕД БОГОМ
О САМОПОЗНАНИИ

Индивидуум и личность. Неповторимость личности. Греховное самоутверждение и любовь.


Прежде всего я хотел бы дать определение тому "я", которое надлежит познать, - без этого у нас не будет общего языка и мы не будем знать, о чем, собственно, говорим; а затем, определив это "я" двумя различными способами, я, во-первых, попытаюсь показать, как важно нам знать свое "я" для устроения и построения своей внутренней жизни, и, во-вторых, постараюсь указать путь к самопознанию. Не знаю, удастся ли мне сделать какой-либо вывод, но, во всяком случае, я дам вам известное количество материала, который вы сможете использовать.

В плане духовной жизни "я" представляется нам в двух аспектах; я обозначу их двумя разными терминами, которые постараюсь затем раскрыть. С одной стороны это "я" как особь, индивидуум, а с другой стороны - "я" как личность, персона. Это терминологическое различение, обоснованное практически и богословски.

Индивидуум, как указывает само слово, есть предел дробления, то, что больше нельзя разделить и за пределами чего нарушается сама целостность человеческого существа. Если мы будем рассматривать человеческое бытие в его целом - весь человеческий род, или отдельный народ, семью или вообще какие бы то ни было группы, то наступит момент, когда перед нами окажется индивидуум, то есть некая единица. Если же мы будем пытаться делить дальше, уже сам индивидуум, то перед нами окажется мертвое тело и душа, но это уже не будет человеческое существо, присутствие. Очень важно понять, что индивидуум, являясь пределом дробления, является также и пределом распадения - как между существами своего же рода, так и между ним и Богом. Вне же этого распадения с Богом и друг с другом речь пойдет уже не об индивидууме, а о личности, к определению которой я вернусь ниже.

Когда мы хотим определить, описать индивидуума, мы можем это делать лишь в категориях, общих для всех людей, но людей, которых мы группируем по тем или иным признакам. С точки зрения внешности, мы говорим о росте, цвете волос, характерных особенностях человека: он большого или небольшого роста, блондин или брюнет, у него глаза того или иного цвета, он толст или худ. Можно развить этот анализ и говорить о звуке его голоса, качестве ума и сердца, других его особенностях сравнительно с окружающими его людьми; в конечном же счете наше описание сводится к описанию черт, общих всем людям, причем людей группируют так, как составляют букет, отличающийся от другого букета, но состоящий из тех же или подобных цветов. И, наконец, для того чтобы узнать, отличить одного индивидуума от другого, мы пользуемся методом контраста; иногда это противоположение, иногда - аналогия, но всегда присутствует элемент дифференциации, так что одного индивидуума можно отличить от другого только в категориях противоположения или контраста.

Как индивидуум, как особь я есмь постольку, поскольку я глубоко отличен от окружающих меня индивидуумов. В этом и состоит мое "индивидуальное бывание", и с той минуты, как я говорю о контрасте, противоположении, различии общих для всех свойств, я говорю о расстоянии, которое устанавливаю между собой и другим, и это очень важно: это один из аспектов греховного состояния, это то противоположение, которое порождает распад и не только препятствует участию в одной гармонии, но и устанавливает ряд самоутверждений, потому что с точки зрения как психологической, так и духовной, для индивидуума характерно именно самоутверждение. Всем это знакомо: когда мы являемся частью какой-либо среды и не хотим быть раздавлены, уничтожены, мы должны утверждать себя против давления, насилия окружающей нас массы. И это самоутверждение создает еще более напряженную ситуацию убывания, то есть распада, состоящего из отвержения другого, отрицания другого, отказа от другого, что коррелятивно, соответственно отказу быть поглощенным, сокрушенным, уничтоженным другим - каков бы этот "другой" ни был: "другой" индивидуальный иди "другой" коллективный.

Личность, персона - нечто совершенно иное: этот термин не соответствует нашему эмпирическому познанию человека; он имеет обоснование в Священном Писании или, вернее, в приложении Священного Писания к нашему понятию о Боге или о человеке. Для личности характерно, что она не отличается от другой личности путем контраста, противоположения, самоутверждения - личность неповторима. Исчерпывающий образ, я думаю, нам дан в Откровении, где говорится, что в наступившем Царствии Божием каждому будет дан белый камень, и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме принявшего (Откр. 2,17) и Бога. Это имя (о нем говорит вся еврейская традиция) совершенно отлично от того, что мы называем именем собственным, фамилией и прозвищем; все это случайные имена, которые мы даем самим себе или другим, тем другим, которые также принадлежат к системе контрастов, противоположностей, отличий; но это имя не случайно: оно в совершенстве соответствует самому существу личности, это - личность, выраженная именем. Согласно еврейскому традиционному утверждению, которое мы находим как в самой Библии, так и в окружающей Библию традиции, имя и личность тождественны, если имя это произносит Бог. И если мы хотим представить себе все значение имени для личности, которая его носит, допустимо сказать, что это то имя, то державное, творческое слово, которое произнес Бог, вызывая каждого из нас из небытия, слово неповторимое и личное; и вместе с тем, имя это определяет неповторимое, личное, ни с чем не сравнимое отношение, которое связывает каждого из нас с Богом. Мы "бесподобны", то есть мы вне сравнения, потому что никто не подобен никому - в смысле одних и тех же категорий. Существует неповторимое явление, каковым является каждый из нас по отношению к Богу; в этом смысле личность невыразима, потому что она не определяется путем противоположений. Она настолько неповторима, настолько бесподобна, что существует сама по себе, но может выражать себя вовне известными действиями, проявлениями, тем, что в послании апостола Павла названо "сиянием". И когда мы хотим познать свою глубинную сущность или свое эмпирическое "я", нам приходится рассуждать по-разному, потому что наше эмпирическое "я", то существо, каковым мы являемся в общественной жизни или которое мы противополагаем другим - здесь мы отличимы, ибо сравнительно различны, - это существо мы улавливаем иными методами, чем личность. Мы не знаем, что такое "личность" в первозданном состоянии именно в силу катастрофы, которая называется грехопадением и вследствие которой, вместо того чтобы быть гармонией, состоящей из неповторимых, но не самоутверждающихся и не противополагающихся друг другу существ, созвучием, ключом которого является Бог, мы познаем личность только сквозь разделяющую и трагическую призму индивидуумов.

Богословие открывает нам образ совершенной личности и совершенной природы в одном только Боге; однако наше человеческое призвание именно в том, чтобы Крестом Господним, подвигом, восхождением, которое постепенно превращает нас в живые и совершенные члены Тела Христова и в живые, оживотворенные Святым Духом храмы, стяжать реальность личности и природы, преодолев и победив противоположение и разделенность, к которой приводит обособленность.

И вот сравним теперь, что и как мы можем познать о "я" индивидуальном, с одной стороны, и о "я" личном, с другой. Основной момент, и я уже это подчеркивал, это именно противоположение, лежащие в корне различия индивидуумов. И это противоположение мы не только наследуем, родившись уже с начатками обособленности, разделения с Богом и людьми; мы упрочиваем его в течение всей нашей жизни, потому что считаем, что, противополагаясь друг другу, мы себе присваиваем, или укрепляем, или просто утверждаем свою индивидуальность. И чем больше мы это делаем, тем обыденнее становится наша индивидуальность и менее устойчивым наше существование. Чем многосложнее мы друг другу противополагаемся, тем больше накапливаем свойств, общих для всех, все менее личных, все менее оригинальных, несмотря на иллюзию, будто именно этим противоположением мы достигаем оригинальности и исключительности. Все вы прекрасно знаете, что можно легко прослыть эксцентриком и что нет ничего монотоннее эксцентричности; способы стать оригинальным эксцентриком очень ограничены. То же можно сказать и о всех результатах греха, то есть о действии бесов и нашем внутреннем разрушении, потому что грех однообразен, и, быстро истощив все возможности, мы без конца возвращаемся к одному и тому же.

На это противоположение следует обратить особое внимание, и если мы хотим себя познать, то должны прежде всего видеть одно из его последствий, а именно: по отношению к обществу - будь то общество светское или мистическое общество, каковым является Церковь - мы определяем себя в категориях отрицания другого. Самоутверждение всегда равносильно отвержению, отрицанию другого. И как только мы принимаем другого, мы уже не можем утверждать себя по прежнему резко и безаппеляционно, не можем другого отбрасывать и не принимать его реального, конкретного и полного присутствия. Для нас это равносильно самоисключению. И слова Сартра "ад - это другие" мы можем понять именно в таком смысле: это те "другие", которые неотвратимо нас окружают, от которых нам некуда деться, которые безжалостно нам навязаны, когда мы сами хотели бы навязать им себя так, чтобы они были периферией, а мы, каждый из нас - абсолютным центром, пользующимся той уверенностью и тем покоем, которыми обладает центральная точка в сравнении с периферией.

Итак, самоутверждение равносильно отрицанию другого. Но самоутверждение индивидуума есть и отказ от самой способности любить, потому что любить - это прежде всего признавать в другом само его существование, признавать, так сказать, актуальность другого; признавать, что другой радикально, полностью, до конца от меня отличен; признавать его как факт и воспринимать его не как нечто опасное, а как реальность благую, как участника в общей гармонии вселенной и относиться к нему соответствующим образом, то есть с уважением, чувством почтительности, я бы даже сказал поклонения - в смысле того уважения, которое пробуждает в нас желание и волю к совершенному и полному служению. Любить кого-то - это прежде всего признать за ним право на существование, дать ему "право гражданства" и занять по отношению к нему периферийное место, а затем с этой периферии устремляться к нему, все более забывая себя самого.

До какой степени нам это кажется нереальным, особенно в той форме, в какой я об этом говорю! Но все мы знаем, например, что мы непрестанно окружены людьми, существования которых мы почти не замечаем; они для нас - мебель, причем мебель весьма громоздкая, потому что она все время оказывается на нашем пути и мы или наталкиваемся на нее, или же нам приходится ее обходить. Мы часто называем человеческими отношениями то, что в большинстве случаев следовало бы называть столкновениями. Если мы не успели разминуться, мы неизбежно сталкиваемся, но в обоих случаях мы друг друга не замечаем. Единственное, что мы замечаем, это некий объем, какую-то помеху, нечто мешающее мне следовать по моей траектории; и эта траектория - если она не простой переход с одного места на другое, а путь моей жизни - есть то, что я хочу делать, а "другой" - опасность, препятствующая мне быть тем, чем я хочу быть.

Но при доброжелательных, дружеских отношениях - я уже не говорю о любви - мы видим нечто совершенно иное. Начинается все с того, что кто-то, кто был около нас всего лишь объемом, неопределенным присутствием, обретает лицо, единственный в своем роде лик. Если в этом лике открывается для нас возможность каких-то отношений, то мы больше уже не являемся центром, вокруг которого вращаются сателлиты - спутники. Теперь мы почти на положении равных; я говорю "почти", ибо понадобиться много времени, чтобы преодолеть чувство, что центр - это все же я. Если взять такие простые категории как "я люблю тебя", то "Я" - это то, что обычно пишется крупным шрифтом, "люблю" - простой союз, а "тебя" - вообще нечто относительное. Я думаю, весь процесс, который должен нас связать с кем-то, состоит в следующем: мы постепенно обнаруживаем, что "я" и "тебя" уравновешиваются по мере того, как "люблю" перестает быть союзом, перемычкой, соединяющей два местоимения, и обретает возможность, какое-то качество, изменяющее самые отношения. Бывает момент, когда отношения настолько уравновешиваются, что тот, кто любит, ощущает себя со всей интенсивностью, но с той же интенсивностью он ощущает и другого, придает ему значение, ценность; а затем, если наше чувство становится более глубоким, если возрастает в нас сознание "другого", то наступает момент, когда мы вдруг понимаем, что теперь мы стали точкой на периферии, а он - центром в нашем не статичном, а динамичном отношении существа, обращенного, устремленного к другому.

Помните начало Евангелия от Иоанна, где говорится (в славянском тексте): Слово было к Богу. Греческое слово pros, которое мы переводим "к" или "у", - не статично; это термин динамичный: "к", "для", "обращенный к", "в направлении к", "устремленный к". Отношение это - не отношение между двумя людьми, которые друг на друга смотрят; это отношение между Одним, абсолютно центральным, и Другим, существующим только для первого, только в направлении к нему, только по отношению к нему. Тут мы можем говорить о любви, но теперь в этом "я люблю тебя" "я" так сузилось, что существует лишь объективно, а субъективно человек уже забыл себя. Теперь имеет значение слово "люблю", в которое включено и "я", ибо центром стало "ты" - "другой".

Когда мы пытаемся найти меру своего индивидуального "я", первое, о чем мы можем себя спросить, это следующее: в каком смысле я могу сказать, что люблю тех, кого люблю? Я не говорю о тех, которых не люблю, - их легион; не говорю и о тех, кого люблю лишь потому, что они далеко и для меня не обременительны, - очень легко любить тех, кто за тридевять земель, и очень трудно любить соседа, который хочет слушать радио, когда я хочу спать. И вот, первым делом мы должны себе задать вопрос: я говорю, что люблю свою жену, дочь, брата, того или другого человека. Что это значит? Люблю ли я его так же, как люблю клубнику со сливками? Иначе говоря, питаюсь им, пожираю его изо дня в день, его сковываю, высасываю его, как вампир? Тогда, действительно, его присутствие для меня драгоценно, я не могу без него обойтись, он необходим для самой моей жизни. Это ли мы хотим сказать? Так вот, если мы честны, то очень часто нам придется согласиться: да, именно это. И нет ничего удивительного, что те, кто становится жертвами нашей любви, молят Бога о том, чтобы их любили поменьше. Это очень важно; ведь если нам станет ясно, что наше поведение с теми, с кем у нас наилучшие отношения, есть в основе своей поведение хищника - что же сказать об остальных? В таком случае мы, конечно, можем понять, что нашим врагам везет больше, чем нашим друзьям: их-то мы, по крайней мере, оставляем в покое!

Вот первый момент: постараться определить, оценить качество доброжелательности, дружбы, любви, связывающих нас с теми, к кому мы сердечно привязаны. А потом задать себе вопрос о связи отвержения, связи противоположения, существующей между нами и остальными; и тогда вы увидите, как постоянно мы стремимся к самоутверждению, до какой степени даже самые близкие, самые искренние, самые дружеские, самые братские отношения, связывающие двух людей, суть отношения отстраняющие: "Держись на шаг от меня, я боюсь смешаться с тобой, боюсь исчезнуть, боюсь оказаться в плену твоей любви, я хочу остаться самим собой!"


Предыдущая глава | СОДЕРЖАНИЕ | Следуюшая глава


Электронная библиотека "Митрополит Сурожский Антоний"
Telegram-канал "Антоний Сурожский. Проповеди"
Книги Митрополита Антония Сурожского на OZON
 

/ Рейтинг@Mail.ru