|
Своим знакомством с книгой «Последних бесед» Антония
Сурожского я обязан Елене Юрьевне Садовниковой, с которой мы
давно знакомы – учились на одном курсе биофака МГУ. После
окончания учебы она уехала работать в Англию, и я узнавал о
ее научном пути в основном из опубликованных ею статей –
оригинальных, глубоких и серьезных, которые лежали в области
моих интересов и были по достоинству оценены корифеями
мировой науки. Потом Лена вернулась в Россию, некоторое
время продолжала работать здесь, но вскоре оставила занятия наукой, что я не мог
воспринять иначе, как невосполнимую потерю для той области,
которой занимаюсь. И вот недавно я получаю от нее
электронное письмо – «Дима, я перевела книгу последних бесед
Антония Сурожского!» Я стал лихорадочно вспоминать, кто же
такой Антоний Сурожский? «Кажется, кто-то из религиозных
деятелей зарубежья.» – подумал я. Лена прислала файл и я
стал читать. И с первых страниц ощутил сердечную
искренность, удивительную чистоту и ясность языка, которые
волшебным образом побуждали к собственным раздумьям и
творческому переосмыслению того, о чем я читал и с каждой
строчкой книга захватывала меня все больше и больше.
Неожиданной для меня стала мысль о книге Бытия как о
метаистории, рассказывающей о тайнах мира, существовавшего
до грехопадения, языком падшего мира. Наверное, главное, что
я увидел в этой мысли - это то, что нет непроходимой
пропасти между миром веры и миром науки. Та воображаемая
пропасть, которую мы видим между ними, является следствием
падения, принадлежности к тварному миру и возможности
формулировать свои мысли лишь языком падшего мира, так как
иной реальности и иного языка нам не дано. В повседневной жизни мир веры и мир науки
соприкасаются слабо, и, может быть, даже в какой-то мере
враждебны друг другу. Я привык видеть отношение верующих
людей к познанию как чему-то греховному, неизменно ведущему
к падению и деградации. У Антония Сурожского я увидел к нему
совершенно иное отношение – древо познания как данное
человеку Богом и познание тварного мира как трудный,
окольный и тяжелый путь, но путь познания Господа и Его
замысла.
И еще, о чем я хотел бы сказать – это о двух путях
познания и совершенствования человека, о которых пишет
митрополит Антоний. Путь верующего – это путь
непосредственного приобщения к Богу, тогда как путь ученого
– познание Творца через Его творение. Вы, наверное, знаете,
насколько в верующих сильна жажда видеть чудеса, которые
питают и укрепляют их веру в Господа. Ученым же, в отличие
от людей верующих, чудеса не нужны. Потому что они видят их
почти каждый день. Открывая новое в нас самих и в устройстве
окружающего мира, мы начинаем видеть огромную картину,
которая поистине чудесна. Осознание этого могло бы быть
достаточным для человека верующего, но оно не удовлетворяет
ученого – и он продолжает задавать вопросы и пытается
находить на них ответы. В каком-то
смысле ученого можно уподобить
апостолу Фоме, которому недостаточно просто верить, а нужно
вложить пальцы в раны Господа, сосчитать, взвесить,
измерить, чтобы убедиться в том, что он действительно увидел
чудо. Безусловно, способность видеть и открывать эти чудеса
даруется Господом ученому ценой огромного труда,
самоотречения, совершенных ошибок, их тщательного
критического переосмысления и длительной учебы на протяжении
всей его жизни. И мне, как ученому, хотелось бы надеяться,
что люди верующие не станут отвергать этот дар.
В заключение я хотел бы сказать о том, что эта книга
стала большим событием в моей жизни. Она подарила мне
надежду на то, что пропасть между миром веры и миром науки
исчезнет.
Проф. Дмитрий Казанский
Зав. лаб. механизмов регуляции иммунитета
ин-та канцерогенеза ВОНЦ им. НН Блохина |