Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Каждый раз, когда Евангелие повествует нам о чудесах, которые совершил Господь, рассказ предваряется словами: и милосердовал Господь о людях... — и затем только евангелист приступает к рассказу о том, что случилось.

И эти слова: что Господь милосерд, что Он умилился сердцем, что сердцем Он пожалел, что ласковое чувство радости Его побудило помочь людям, являются центром, сердцевиной Его чудес. Его чудеса, правда, являют Его Божество, являют силу, которая Богом дается людям на творение непостижимо великого, но никогда они не являются попыткой доказать Свое могущество или доказать что бы то ни было. Это всегда дело милосердия, дело жалости, дело ласки сердечной, Божественной ласки к человеку.

И часто люди спрашивают: почему среди нас так мало происходит того, о чем повествуется в Евангелии? Почему не оживают души? Почему человек, который всем плох, не делается вдруг живым человеком, наследником Царства Божия? Почему телом, душой мы продолжаем так болеть, когда нам все дано? — Не потому ли, что нет в нас того милосердия, той сердечной ласки, той способности сострадания, которые были во Христе? И когда мы приступаем, даже в молитве, даже в делах милосердия, которые мы, бывает, творим, к тому, чтобы исполнить евангельскую заповедь или, вернее, обетование — не хватает в нас того потока любви, который есть полнота жизни?

Ибо любовь — не чувство, любовь — это торжество жизни, переливающейся через край, торжество жизни такое великое, такое мощное, что человек, который ею охвачен, уже не думает ни о жизни, ни о смерти, а отдает свою жизнь и дарит свою смерть всякому, кому она может быть нужна.

Задумаемся над собой. Мы способны краем души, краем сердца пожалеть человека, мы способны захотеть ему доброго, мы способны приложить к тому некоторые усилия — но только краем сердца и краем души: не всей душой, не всем сердцем, не всей жизнью, не всей смертью. И как часто не хватает у нас простого человеческого терпения дождаться момента, когда совершится над человеком чудо: когда, согретый любовью, обвеянный лаской, укрепленный нашей верой в него, он станет способным жить новой жизнью. Мы спешим; мы хотим, чтобы с первого же слова человек обновился, чтобы самая малая наша забота могла ему дать веру в любовь, веру в человека, веру в Бога, веру в себя самого — и этого не бывает. Не бывает, потому что живем мы по отношению к другому только краем души. Мы готовы помочь друг другу только поскольку это нам не в тягость, и только поскольку это не отнимет у нас ни времени, ни покоя нашего.

Христос не так относился к людям. Он умел жалеть всей жизнью. Он умел жалеть всей душой, всем Собой, и Он это доказал и жизнью Своей и смертью Своей. Если мы не научимся от Него так любить, так жалеть, так сострадать, то наше христианское общество, малая наша община, еще меньшие наши семьи и содружества останутся такими же бесплодными, какими они часто бывают: все есть — не хватает только любви! И потому что ее нет, все превращается в пустыню и все теряет смысл...

Подумаем, каждый на нас, об этом, и спросим себя, как мы ответили бы Христу, если бы Он нас спросил: Хватит ли у тебя любви, сострадания, жалости, милосердия, вот на этого единственного человека — но столько, сколько ее нужно будет: до конца? Аминь.