Если верно то, что я раньше говорил о Церкви: что она является местом встречи, больше того — местом соединения Бога с человеком и одновременно самым чудом этого соединения, то справедливо сказать, что есть три элемента в жизни верующего и Церкви в целом, которые абсолютно необходимы. Первое — это, конечно, то действие Божие, которое нас с Ним соединяет. Я не говорю сейчас о Воплощении, а именно о таинствах, о тех действиях Господних, которые совершаются Им — над нами, но не без нас, потому что в таинствах с нашей стороны требуется открытость, вера, жажда встречи с Богом. С другой стороны, дары Божии нам предлагаются, но мы должны бороться за то, чтобы эти дары не только стали нашим достоянием, но пронизали нас до самых глубин. И поэтому если мы хотим быть членами Церкви, учениками Христа, друзьями Христа, то вступает в силу момент верности. А это означает постоянный подвиг, постоянную борьбу с самим собой, с грехом, со всеми силами зла, какие только встречаются нам в жизни. И наконец, на основании этой борьбы и дара Божия в таинствах вырастает встреча совершенно иного рода, постоянная, все углубляющаяся, которая совершается в молитве. И вот о молитве мне хочется кое-что сказать.

Я вспоминаю сейчас одного западного подвижника, приходского священника деревушки в центральной Франции. Он часто видел, что в храме сидит старик, — сидит, глядит перед собой и молчит. И как-то священник обратился к нему с вопросом: “Дедушка, что ты часами здесь делаешь? Губами не шевелишь, пальцы твои не бегают по четкам: чем ты занят?” И старик на него посмотрел и тихо ответил: “Я на Него гляжу, Он глядит на меня, и мы так счастливы друг с другом”. Это была подлинная встреча в глубинах молчания.

Много лет тому назад, как только я стал священником, меня послали в старческий дом. Там, между прочими, жила старушка ста одного года, которая после первого моего там богослужения подошла ко мне и говорит: “Отец Антоний, я от вас хочу совета. Я уже много-много лет постоянно повторяю молитву Иисусову и никогда не ощутила присутствия Божия. Скажите, что мне делать”. Я с готовность, с радостью ей ответил: “Найдите человека, который опытен в молитве, и он вам все скажет”. Она на меня посмотрела и сказала: “Знаете, за долгую свою жизнь я обошла всех людей, которые всё или что-нибудь знают, и ничего путного от них не услышала. Увидев вас, я подумала: он, наверное, ничего не знает, так может быть он случайно что-нибудь — простите за выражение — “ляпнет”, что мне на пользу пойдет”. Я подумал, что если уж на то пошло, то могу занять положение валаамовой ослицы. Помните историю, как пророк ехал на не угодное Богу дело, и не видел, как посреди дороги стоит ангел с мечом и не пускает его; а ослица видела, обернулась к Валааму и сказала: если хочешь идти дальше, иди один, я не хочу умереть от меча ангельского... И вот я решил: хорошо, если ослица могла заговорить, попробую и я, как ослица, что-нибудь сказать. И сказал старушке: “Как вы думаете — когда может Бог успеть что-нибудь вам сказать или проявить Свое присутствие, если вы все время говорите?” — “А что же делать?” — “А вот что сделайте. Завтра утром встанете, уберетесь, уберите свою комнату, затеплите лампаду перед иконами, затем сядьте так, чтобы видеть иконы и лампаду, и открытое окно (дело было летом), и фотографии любимых людей на камине; возьмите спицы и шерсть и вяжите молча перед лицом Божиим, и не смейте ни одной молитвы говорить, сидите смирно и вяжите”. Она на меня посмотрела, я бы сказал, больше с недоверием, чем с надеждой, и ушла. На следующей неделе я должен был там снова служить, и огляделся, надеясь, что ее нет, а то мне от нее достанется. Она была!.. После службы она подошла и говорит: “Отец Антоний, а знаете — получается!” Я спросил: “Чтó получается?” — “Я сделала то, что вы сказали. Села молча вязать, вокруг было тихо; потом я стала слышать звяканье спиц, и этот звук как бы углубил чувство молчания вокруг меня. И чем больше я ощущала молчание, тем больше ощущала, что оно — не просто отсутствие шума, а что в нем есть нечто иное, что в сердцевине этого молчания какое-то присутствие. И вдруг я почувствовала, что в сердцевине этого молчания — Сам Господь. И тогда я поняла, что могу молиться словами или не молиться — все равно: я с Ним. Он на меня глядит, я гляжу на Него, и так хорошо нам вместе”. Здесь ее опыт совпал с опытом того простого крестьянина из французской деревушки, о котором я говорил ранее. И после этого она знала, что если хочет молиться и почувствовать, сознать присутствие Божие, то ей достаточно самой замолчать до момента, когда она пробьется через тот шум мыслей, беспорядок чувств, который иначе в ней качествовал, — и почувствует, что теперь она может говорить с Богом, потому что она перед Его Лицом. Это очень важный момент, и мы все должны этому учиться. То, что я говорю — не моя выдумка: об этом подробно и очень ярко пишет святитель Феофан Затворник.

Я напрасно выразился “написали или составили”. Молитвы, которые у нас есть, будь то псалмы, будь то содержание нашего молитвослова, не были “написаны”, никто не сидел перед письменным столом и не сочинял молитвы. Это крик души, который вырвался, как кровь льет из раны, в момент либо восторга, либо покаяния, либо отчаяния или боли, либо надежды; все эти чувства святой потом запечатлел на бумаге, чтобы не забыть то, что с ним в какой-то момент случилось. И если мы хотим молиться молитвами святых, мы должны, во-первых, их читать честно, то есть приступая к молитве, обратиться к святому и сказать ему: “Святой Василий.., святой Иоанн.., святой Симеон..! Я буду употреблять твои молитвы, но я не в состоянии их вместить. Я буду их повторять всей честностью своей, всем своим умом, всем пониманием, а ты возьми их и вознеси с твоей собственной молитвой к престолу Божию!”. Это уже начало нашего общения с данным святым и с тем, что он заложил в свою молитву. А он в эту молитву заложил свое знание о Боге, свое знание о себе самом, свой опыт жизни, свою нужду, — все это он влил в молитву. И когда мы будем читать эту молитву, некоторые ее моменты будут нам понятны и близки, потому что они всечеловечны, а некоторые будут для нас закрыты и непонятны, нам не под силу будет сказать от себя самих некоторые слова, произнесенные святым совершенно правдиво из глубин своего опыта.

Значит, следует читать молитвы честно, и когда мы не можем чего-то произнести совершенно честно, мы должны Господу сказать: “Я произнесу слова святого, который написал эту молитву, но от себя я не могу их сказать. Помоги мне когда-нибудь дорасти до этой меры!”. Но дорасти до этой меры невозможно, если мы будем просто эти молитвы твердить, никогда к ним не возвращаясь. И надо сделать две очень важные вещи. Во-первых, то, что святой Феофан Затворник нам предписывает: продумывать и прочувствовать каждую молитву не в момент, когда мы совершаем наше молитвословие, а в моменты, когда мы можем сесть спокойно, прочитать эту молитву, вдуматься в нее и ставить перед собой вопрос: вот что такой-то святой знал о Боге, о себе, о жизни; что я знаю об этом?.. И прочувствовать, довести до своего сознания, до своего сердца и как бы до глубин своих воспоминаний, из глубин своего сердца вывести на поверхность все то, что соответствует словам этой молитвы. Так что когда я буду читать ее перед Богом, весь духовный и человеческий опыт, собравшийся во мне, был бы вызван наружу словами этой молитвы. Тогда каждая молитва начнет оживать, делаться моей молитвой; вокруг каждого слова будут кристаллизоваться моменты моего собственного опыта.

И второе мы должны непременно делать. Некоторые молитвы могут служить как бы программой жизни. Например, в вечернем правиле есть двадцать четыре короткие молитовки святого Иоанна Златоустого. Он их предполагал на каждый час дня. Мы их читаем вечером, если можно так выразиться, “оптом”. Но мы можем, например, на каждый день выбрать одну из этих молитв и посвятить ей пусть не целый день, но полдня или несколько часов. “Господи, в покаянии приими мя”. Вот, продумай, прочувствуй, что значит покаяние. И когда продумаешь и прочувствуешь, посвяти хотя бы несколько часов этого дня тому, чтобы учиться каяться. Есть другие молитвы: “Господи, даждь ми слезы, и память смертную, и умиление... Господи, даждь ми целомудрие, послушание и кротость...” . Если взять каждое из этих слов и поставить себе правилом: в течение одного дня (большей частью мы на это не способны, но хоть несколько часов или полдня) я против этого грешить не буду, я буду выполнять все, что содержится в этом слове, — то каждая молитва начнет оживать. И когда я буду становиться на молитву перед Богом, я буду не просто твердить молитвы святых, а буду словами святых возносить Богу свою молитву. И тогда получается то, что один мальчонка как-то сказал своей матери, после того как она его заставила вычитать вечерние молитвы: “Мама, теперь что мы намолитвословили, давай-ка в свое удовольствие помолимся Богу, скажем Ему сами то, что мы о Нем чувствуем или что нам хочется Ему сказать”. Вот, с этого бы нам начать.

/