|
Меня просили сказать несколько слов о таинствах. Очень часто, даже в
православной среде, люди воспринимают таинства как обряды, как часть
благочестия, и не улавливают той связи необходимости, которая существует между
таинствами с одной стороны, и тайной Церкви с другой стороны; между вечной
жизнью, которую Бог нам предлагает, и теми действиями, которые мы называем
таинствами. И вот мне хочется попробовать разъяснить эту связь и сказать нечто о
природе разных таинств.
Призвание человека, каким оно раскрывается зачаточно в Ветхом Завете и уже с
разительной силой и красотой - в Новом Завете, можно выразить следующим образом:
мы призваны так соединиться со Христом, чтобы стать реально частицами, членами
Его тела, - так же реально (употребляя образ, который Сам Спаситель употребил:
Ин. 15, 5), как веточка соединена с лозой, как часть дерева составляет одно с
самим деревом (это образ, который мы находим у апостола Павла: Рим. 11, 17-21),
то есть быть едиными с Ним не только душевно, не только в каком-то переносном
смысле, но всем существом, всей реальностью бытия нашего. Это одно.
Мы призваны также (я только перечисляю разные аспекты нашего призвания,
которое мы находим в Новом Завете) быть храмом Святого Духа, местом Его
вселения, и больше чем местом Его вселения, потому что храм - как бы обрамление,
храм - как бы сосуд, в котором находится нечто, а мы призваны так соединиться с
Богом, чтобы все наше вещество было Им пронизано, чтобы ничего не было в нас -
ни в духе, ни в душе, ни даже в плоти нашей, что не было бы охвачено этим
присутствием, пронизано им; мы призваны, в конечном итоге, гореть, как купина
неопалимая, которая горела и не сгорала. Мы призваны - и это слово апостола
Петра, которое как бы суммирует то, что я сказал - стать причастниками
Божественной природы (2 Пет. 1, 4). Опять-таки, не то что быть
облагодетельствованными Богом, не то что благодатью Его, милостью Его, действием
Его как бы держаться на высоте или на глубине, которая иначе нам недостижима, но
стать по приобщению тем, что Бог есть по природе. И наконец, последнее, самое,
может быть, таинственное, хотя оно кажется более простым: мы призваны стать
сынами и дочерьми, чадами Бога и Отца... Это просто, если мы думаем о нашем
отношении с Ним в порядке нравственного союза, взаимной любви, Его заботы о нас,
думаем о том, что Он является причиной и первоисточником нашего бытия, о том,
что Он нас любит, хранит; все это так, но то, о чем говорит Евангелие, Священное
Писание Нового Завета, гораздо больше. Речь идет о таком сыновстве, которое
является сущностным, а не нравственным только, о настоящем, подлинном сыновстве.
И это разъясняет очень дерзновенно, еще на грани первого и второго века, святой
Ириней Лионский, ученик Поликарпа [2] (который сам был учеником Иоанна Богослова, то
есть Ириней через одно лицо касался апостольского времени). Святой Ириней
говорит нам о том, что если действительно мы призваны так быть соединенными со
Христом, как ветвь соединена с лозой, войти в такое единство со Святым Духом,
чтобы быть Им пронизанными, как огонь пронизывает железо, то в конечном итоге мы
должны в нашем единении со Христом и нашем соединении с Духом Святым стать
сынами, дочерьми Божиими, так же, как Христос - Его Сын. Ириней Лионский
говорит, что если мы действительно являемся членами Его тела, если действительно
в нас течет, бьет ключом эта жизнь вечная, божественная, то все человечество
призвано, в каждом его члене и в совокупности всех, стать тем, что он называет,
после Игнатия Богоносца, всецелым Христом (то есть всеродным Адамом, как
говориться в церковной песне на Пасху, - все человечество как одно человечество,
как целое человечество), и во Христе стать единородным сыном Отца.
Если мы задумаемся над этими разными элементами нашего призвания, разве не
ясно, что ничего из этого человек достичь своими силами не может. Мы не можем ни
своим желанием, ни своими усилиями стать частицей этого тела Христова, мы не
можем своими силами соединиться с Духом Святым; мы не можем стать участниками
Божественной природы; мы не можем стать, как бы мы ни верили и ни тосковали по
этому, подлинно детьми Бога Живого; это может быть нам дано, но это не может
быть нами осуществлено. Разумеется, это не может случиться без нашего участия;
Бог не относится к нам как к пассивным предметам; но то, что должно быть
достигнуто, не может вырасти от земли, оно должно сойти с неба, оно должно быть
даром, который нами принят, но не может быть чем-то, что мы сами создаем или до
чего мы вырастаем. Образ вавилонской башни об этом же говорит: от земли к небу
не построишь башню, благодать может к нам сойти - земля не может вырасти до
неба.
И способ, которым это может случиться, - это таинства Церкви. Я сейчас дам
определение таинств, которое не является катехизическим и, может быть, даже
богословски исчерпывающим, но которое просто удобно и говорит о том, что они
собой представляют. Таинства являются действиями Божиими, совершаемыми в
пределах Церкви, в которых Бог Свою благодать дает нам посредством того
вещественного мира, в котором мы находимся, который нами предан в рабство,
изуродован, сделан порой таким страшным, но который только несет на себе
последствия человеческого греха,- сам он не грешен. Святой Феодор Студит [3]в одном
из своих поучений говорит, что мироздание, в котором мы живем, как бы оно ни
потеряло свой путь, - не выбрало ложного пути, а было направлено по этому пути
человеком, оторвавшимся от Бога. И он дает такой образ: мироздание в его
одичании подобно коню, который скачет, разъяренный, потерявший всякое понятие о
том, куда ему скакать и что делать, потому что всадник пьян... Мы опьянели
грехом; и тот мир, который мы были призваны вести к его полноте, уже не может ее
найти, потому что мы опьянели - не потому, что мир грешен или уродлив.
И это можно так просто себе представить. Мы говорим о грехах плоти; и так
часто, так легко упрекаем нашу плоть во всех слабостях, забывая слово одного из
отцов ранних столетий, который говорит: то, что мы называем грехами плоти - это
грехи, которые человеческий дух совершает над человеческой плотью; плоть -
жертва. Вот пример простой, который можно развить очень далеко. Человек жаждет,
его плоть просит влаги, воды; лишь наше воображение подсказывает, что вкуснее
выпить чая или пива. Плоть изнурена, она просит пищи; но только наше воображение
нас обращает в сторону лакомства или жадности... Таким образом, плоть просит
всегда о том, что естественно, просто и здраво; человеческое воображение,
душевность ее направляет и выбирает иное.
В таинствах Церкви Бог доводит до нас благодать, которую мы неспособны
стяжать иначе, даже великим порой подвигом, - доводит ее до нас, как дар, через
вещество этого мира: воды Крещения, хлеб и вино Евхаристии, миро Миропомазания;
и если расширить круг наших понятий о таинствах за пределы, которые Церковь
сейчас исповедует, куда доходила Церковь древности, когда она говорила о трех, о
пяти, о семи, о двадцати двух таинствах, то веществом таинства может быть
животворное слово Божие; может быть и иное: когда мы благословляем колокол, мы
молимся о том, чтобы его звук - потому что этот колокол богопосвященный и
благословенный - имел силу возбуждать жизнь духа в человеке, который его
услышит...
В таинстве есть разные моменты. Есть один момент, о котором мы не должны
забывать: таинство всегда совершается Самим Богом; единственный Тайносовершитель
- Христос. Никакая человеческая сила не может совершить таинство в том смысле,
что никто, даже рукоположенный священник или епископ не обладает властью так,
будто она ему принадлежит: он действует, но действует во имя Христово и силой
Духа. Есть замечательные слова в службе рукоположения диакона, где архиерей,
возложив руки на голову посвящаемого, говорит: Не возложением моих рук, Господи,
а благодатью, сходящей от Тебя, совершается это таинство... Без него оно не
совершится, но не он его совершает.
Так же в начале литургии, когда духовенство уже готово начать службу, когда
народ собрался, когда совершена проскомидия, подготовительная часть литургии, то
есть когда и хлеб, и вино готовы, и когда священник готов произнести первый
возглас: Благословенно Царство... и, может быть, в своей незрелости, наивности
может подумать: теперь я буду совершать предельное чудо на земле, превращать
этот хлеб в Тело Христово, это вино - в Кровь Христову, диакон ему говорит
знаменательные слова, которые в славянском переводе мы или просто еле понимаем,
или понимаем превратно: Время сотворити Господеви, владыко, благослови. Если
обратиться к греческому тексту, то совершенно ясно, чтó это значит; это
означает: настало время Богу действовать. То, что должно по-человечески быть
сделано - приготовлено, вещество тут; но чудо ты, иерей, не совершишь, совершать
это чудо претворения Святых Тайн будет Дух Святой. И нам надо сознавать (и
священнику, и епископу, и диакону, и мирянину, и прислужнику - всем), что мы
находимся лицом к лицу с чем-то непостижимо грандиозным, изумительным; что это
не нечто, что человек может совершить, потому что ему дана власть это творить,
что он будет произносить святые и священные слова, что он будет совершать
действия, но что Тайносовершитель, единственный Священник Церкви Христовой - Сам
Христос Спаситель, Который, как в литургии говорится, и Приносящий, и
Приносимый.
Это совершается Богом; и в литургии, и во всех таинствах есть момент, когда
священник как бы больше не действует, а только молится. В Божественной литургии
это совершенно ясно в момент эпиклезиса, призывания Святого Духа на Святые Дары:
Еще приносим Ти словесную сию... службу и просим, и молим, и милися деем...
Обращение к Духу Святому: Господи, Иже Пресвятаго Твоего Духа в третий час
апостолом Твоим ниспославый, Того, Благий, не отыми от нас, но обнови нас,
молящихтися. И сказав эту молитву три раза: И сотвори хлеб сей Пречистое Тело
Христа Твоего... а еже в чаши сей Честную Кровь Христа Твоего - здесь священник
молится, но как бы не действует, потому что все действие принадлежит Богу;
никакая человеческая сила не может совершить того, что должно быть совершено;
потому что если бы человеческая сила могла это совершить, это значило бы, что
человек получил власть над Богом претворять этот хлеб в Тело Христово, это вино
- в Его Кровь.
И это совершается в пределах Церкви, хотя Тайносовершителем является Сам Бог,
в пределах Церкви, которую надо понимать не просто как человеческое общество,
собранное вокруг Христа, соединенное единством веры, единством таинств,
единством иерархии (как справедливо определяет Церковь катехизис); Церковь
является чудом совершенно другого измерения. Ведь вы помните, что в Символе веры
мы говорим: Верую во Едину Святую Соборную Апостольскую Церковь. Я хочу ваше
внимание обратить на два слова: верую и Святую. Если смотреть на Церковь как на
человеческое общество, как на факт земной, как на наше собрание, как на всю
Церковь Российскую, можно ли говорить, что это Святая Церковь? Ведь каждый из
нас понимает, что мы привносим в эту церковную святость всю нашу греховность,
что, может быть, мы в становлении, что мы, может, на пути к святости, но,
конечно, преобладает в нас греховная немощь. Поэтому если бы речь шла о том, что
вот это Церковь и ничего другого в ней нет, было бы невозможно сказать те слова,
которыми мы исповедуем нашу веру
в Церковь.
А второе - слово верую. В начале одиннадцатой главы Послания к евреям
сказано, что вера - это уверенность в вещах невидимых (это один из возможных
точных переводов); это уверенность, то есть достоверное знание, что это так, что
есть нечто невидимое, составляющее самую сущность того видимого, которое
закрывает нам и открывает нам тайну. Открывает, потому что видимое - это
оболочка, это то, что нас ставит лицом к лицу с предметом нашей веры; а
невидимое - это то содержание, которое никаким словом нельзя высказать. И вот в
Церкви это содержание можно так определить: что Церковь - это не только
человеческое общество, какими бы ни были его свойства, но что это общество
одновременно и равно человеческое и Божественное: Бог и человек в их встрече, в
их взаимной отдаче друг другу, в их соединении; это место этой встречи, это сама
сущность этой встречи. Ведь подумайте: Господь Иисус Христос - первый член
Церкви, первородный из мертвых, и вокруг Него мы все собраны. И в Нем
раскрываются для нас две вещи: с одной стороны, мы в Нем можем видеть, опытно
познать, что такое человек во всем его величии и значении. Когда мы смотрим друг
на друга, даже когда мы взираем на святых, мы видим, да, человека: один человек
лучше, другой хуже, но никто не достиг той полноты подлинной человечности,
подлинного человечества которое мы находим во Христе: Он - единственный. И
взирая на Него, мы видим, что такое человек. Иоанн Златоустый писал о том, что
если мы хотим узнать, что такое человек, мы должны возвести взор к престолу
Божию, и там мы увидим сидящим одесную Бога и Отца в славе - Человека Иисуса
Христа.
С другой стороны, присутствием Спасителя Христа в Церкви, тем, что Он не
только человек, но Бог, пришедший плотью, вся полнота Божества присутствует в
ней. Потому что Дух Святой был дан Церкви, Он живет в ней, и Божество является
ее силой и двигателем; благодаря тому, что мы так соединены с Духом, со Христом
в Духе Святом, мы хоть зачаточно, хоть постепенно делаемся причастниками
Божественной природы и сынами, дочерьми Живого Бога. Вот Церковь, в которую мы
можем верить, то есть то невидимое, которое мы можем познать опытом, но которое
нельзя показать. Оно может быть улавливаемо человеком, которому вдруг откроется
внутреннее таинственное содержание Церкви; но нельзя это раскрыть и убедительно
доказать, так же как нельзя доказать или раскрыть тайну любви или красоту: ее
видишь или нет, ее чуешь, ощущаешь или нет - и это все.
И вот, в этом обществе, в этой таинственной области Божество и человечество
встретились, переплелись, соединились. Мы сами не умеем подняться к Богу, и Бог
поэтому сходит к нам. Я уже сказал, что вещественный мир, хотя он порабощен
греху, хотя, по апостолу Павлу, он стонет, ожидая явления сынов Божиих (Рим. 8,
19-22), сам по себе чист и безгрешен. И вот Бог берет этот мир, это вещество,
его соединяет непостижимым образом с Собой, и оно нам приносит ту благодать, до
которой мы не умеем подняться, И все таинства, самое понятие таинств, самая
возможность таинств выражена в Воплощении Христовом. Ведь мы веруем и
исповедуем, что Воплощение - это не только соединение Божества с человеческой
душой во Христе, но и с человеческой плотью; мы говорим о нетлении Христова тела
во гробе, потому что даже после крестной смерти, когда разорван был человеческий
состав, когда Христова душа сошла во ад и тело лежало во гробе, Божество было
неотъемлемо и от души, и от плоти Воплощения, от тела Воплощения.
Это раскрывает перед нами нечто, что дух захватывает, потому что это
показывает нам, что все вещество нашего мира, все то, к чему мы относимся, как к
мертвым предметам вокруг нас, создано способным быть носителем благодати и быть
пронизанным Божеством. Когда апостол Павел говорит, что в конечном итоге Бог
будет все во всем (1 Кор. 15, 28), не говорит ли он о том, что все будет
пронизано, различным образом, Его присутствием, что все будет как бы обожено и
уже не будет ничего, что казалось бы мертвым, безжизненным веществом... И вот
это вещество Бог берет, и через него Он доводит до нас ту благодать и жизнь, без
которой нет вечной жизни в нас. Я не знаю, задумывались ли вы когда-нибудь, стоя
на похоронах, обращали ли внимание на то, с какой благоговейной лаской Церковь
относится к телу усопшего, задумывались ли вы о том, что это тело - не просто
оболочка, в которой жила, действовала человеческая душа, которая теперь остается
позади, ненужной, исчерпанной... Ведь вы подумайте, что нет у нас ничего, ни в
сознании, ни в душе, что не прошло бы через телесные органы. Помните слова
апостола Павла: вера от слышания, слышание же от слова Божия (Рим. 10, 17). Если
вы слышите чтение Евангелия, то оно доходит до вашего сознания и сердца и
превращает вас, преображает вашу жизнь, потому что уши ваши вещественные
восприняли эти звуки, и они через слух дошли. Если мы читаем Евангелие, то
глазами нашими мы читаем; и так все: в крещении наше тело погружается во святые,
животворные воды, которые не являются просто символом, а действующей силой; в
миропомазании, когда мы запечатлеваемся, как сосуд, содержащий Духа Святого
(печать дара Духа Святого) - земное, простое вещество запечатлевает нас. В
причащении Святых Тайн хлеб и вино, ставшие Телом и Кровью Христовыми,
воспринимаются нашими устами, глотаются, пронизывают нас; все самые великие дары
Божии достигают нас, доходят до нас через нашу телесность - и это так дивно. Так
дивно думать, например, что младенец, который по своему умственному, душевному
развитию ничего еще не понимает, но у которого живая человеческая душа, может ко
всему Божественному быть приобщен этим простым прикосновением благодати через
вещество. Это одно из самых чудных явлений, когда мы думаем, когда мы сознаем,
что младенец может приобщиться к тайне Христа, к тайне вечной жизни, ко всему
Божественному через погружение его маленького тела во святые воды, через
помазание миром, через приобщение капли Крови Христовой. Это раскрывает перед
нами тайну Церкви за пределы человечества, это показывает нам, что Церковь, в
конечном итоге, - космическое явление, которое охватывает собой и Бога, и
человека, и все вещество, и что все мы содержимся силой благодати Божией,
взаимно действуя друг на друга и спасая человека. В этом смысле, если мы только
помним, что такое Церковь, в которую мы верим, помним, что такое Воплощение
Христово, как велика тварь по своему призванию, какие глубины в ней должны быть,
нами непознанные, не раскрытые; если мы понимаем, что Бог может стать плотью,
что вещество земли может довести до нас Божественные дары, - тогда действительно
мы можем чувствовать и понимать, как значительны таинства Церкви, как
значительна сама Церковь в судьбе мироздания, а не только маленького нашего
земного шара, что все охвачено этим чудом - Воплощением и даром Святого Духа.
|