3-я международная конференция, посвященная наследию митрополита Антония Сурожского

Александр Архангельский

Как перевести интеллигента через разрытую дорогу к храму?
Новое расцерковление и воцерковляющий опыт митрополита Антония

 

Как сегодня можно, и можно ли, перевести через распаханную дорогу интеллигенцию в храм.

Для начала — вспомню о своем академическом прошлом — поговорим о терминологии.

Традиционно считается, что термин "интеллигенция" связан со второй третью XIX века, но не так давно томский профессор А. С. Янушкевич — исследователь творчества В. А. Жуковского — установил, что термин "интеллигенция" (в нашем смысле, не средневековом) встречается уже в дневниках Жуковского в 1836 году.

Приходит этот термин к Жуковскому от общих знакомых, входивших в круг Бальзака во Франции. А к Бальзаку термин пришел из Польши. Бальзак говорил о необходимости создать партию интеллигенции, то есть, людей, не вовлеченных ни в буржуазную, ни в дворянскую среду. Таким образом, самое русское из всех слов, вошедших в интернациональный обиход, кроме слова "спутник", оказывается словом мировым.

Почему это терминологическое уточнение имеет какой-то смысл?

Наверно, потому, что часто приходится слышать, что интеллигенция заступила на место, которое в нормальном обществе должно принадлежать священнику. И произошло это тогда, когда революционная среда сформировалась; интеллигент и социалист, революционер – синонимы. В действительности же, интеллигенция как явление и интеллигенция как понятие с революцией никак не связаны; кто-кто, а Жуковский не разделял идей социализма, не подменял собой священство, он был смиренным христианином. И интеллигентом уже был.

Другой вопрос, что мощное вхождение интеллигенции в плотные слои русской жизни состоялось в тот период, когда влияние Церкви на умы ослабло, а соблазн революционного переворота нарастал. И до сих пор учительный палец, "одноперстие", торчит из любого интеллигентского сочинения. И до сих пор требование немедленно все поменять – присуще интеллигенции. Все ее родовые недостатки мы знаем.

Но если она появилась в России, то, наверно, это было не зря. Значит, такое сословие со всеми его недостатками, со всеми его достоинствами было промыслительно допущено в историю. Иначе получится, что Господь Бог к истории не имеет никакого отношения; интеллигенция просто вторглась, вставила свою физиономию в церковную прорезь и начала вещать, вместо того, чтоб вещали люди, которым положено по чину и по сану.

Совершенно ясно, что в определенный момент возникла лакуна, пауза, которую нельзя было терпеть. Кто-то должен был (достоин — не достоин, может — не может, имеет право — не имеет права), но эту лакуну каким-то образом заполнить. Должно было появиться сословие, у которого нет очагов экономического воздействия на мир, но у которого, тем не менее, есть повышенное чувство моральной ответственности. Должно было появиться образованное и отвечающее за мораль (не за мистические переживания, не за политические решения, а за соотнесение всего с некоторой моральной нормой) сословие. Мне кажется, что это и есть сословие интеллигенции.

Это более скромная задача, нежели проповедование высоких религиозных истин.

Но это задача гораздо более духовная, чем добывание избыточных средств на удобное существование.

Эта задача есть. И она реальная.

В таком позиционировании, несомненно, есть соблазн. Когда вы начинаете все сверять с моральным мерилом — вы перестаете отвечать на очень важные жизненные вопросы: "А за счет чего мы должны добиться такого результата, к которому мы призываем друг друга?", "А кто будет это делать?" — надо — и всё!

Моральный императив одновременно важен и опасен. Но обойтись без него невозможно! При всех недостатках этой социальной позиции, такая роль есть. Она никуда не делась, хотя, конечно, мы часто слышим, что интеллигенция маргинализовалась, что ее больше нет и что она виновата во всем.

Если она маргинализовалась, то почему она виновата во всем?

Если ее нет, то кто маргинализовался?

И когда мы так ставим вопрос, то понимаем, что явление есть и с ним работать можно.

Да, был период довольно тяжелого и массового противостояния интеллигенции не только Церкви, но и всему, что выходит за рамки научного узкопонимаемого опыта. Этот мучительный период ни к чему хорошему ни Церковь, ни интеллигенцию не привел.

Был и другой период, который начался более широким потоком в середине 60-х годов и продолжался по нарастающей до начала 90-х. Это не просто путь возвращения интеллигенции в Церковь, а начало духовных поисков, которые наконец-то вывели мораль из плоскости социальной и политической в плоскость вечных ценностей — ценностей, с которыми мы живем, рождаемся и умираем. С которыми мы идем в жизнь вечную. И которые дают нам силу устоять против силы. Внутреннюю силу, которая сильнее силы внешней.

Сила сильнее силы

Когда такой запрос формируется, начинают появляться люди, которые на запрос отвечают, вопреки всем обстоятельствам, вопреки невозможному.

Не должно было быть лондонского Владыки в Советском Союзе, не мог он проповедовать практически открыто, на квартирах. Но это было.

Не должно было быть отца Александра Меня, его должны были посадить, не посадили. Потому что есть сила, которая выше силы. И есть вещи, которые становятся возможными, хотя они невозможны.

Возьмем очень важный пример для 70-х годов — пример Сергея Сергеевича Аверинцева и тех, кто формировался с ним и вокруг него. Формирование Аверинцева, формирование духовно-общественного явления началось в месте, совершенно не подходящем для формирования такой личности и таких дел. Случайным образом несколько молодых людей, окончивших кто филфак, кто философский, оказались в "Философской энциклопедии": в 1963 году пришло пополнение в отдел.

Но для чего задумывалась эта энциклопедия? Для того, чтобы очистить марксизм от догматизма — ни для чего другого. А несколько молодых людей: Юрий Попов, Рената Гальцева, Ирина Роднянская и еще несколько человек, взяли, да и перестали считаться с правилами. Невозможно писать в Советской философской энциклопедии статью о христианстве. А статья "Христианство", которая бы совершенно не устарела, абсолютно живая, выходит в пятом томе. И статьи о Провидении, и о Григории Нисском… Сейчас накладываешь эти факты на сетку эпохи и понимаешь, что этого быть не может. Но это есть.

И в какой-то момент с этим уже ничего поделать нельзя.

Есть сила, которая сильнее силы.

А потом в какой-то момент что-то ломается. Конечно, это можно объяснить внешними обстоятельствами: в Церковь хлынуло огромное количество людей, для которых она была не столько мистическим телом, сколько местом, где спасают от страха социальной жизни, от необъясненной реальности. Понятно, что не хватало кадров, и кандидатов в священники не так отсеивали, как полагается; становились священниками и те, кто внутренне не дорос. Но главное в другом. Поменялось ощущение церковной среды как среды братского обитания, а не как среды подозрительности и взаимного контроля.

Как кто-то из сегодняшних священников сказал, сейчас вы можете увидеть в церковной лавке этикетки под иконами: Серафим Саровский от боли в спине… Кто отвечает за боль головную, я не знаю, хотя мне очень часто бывает нужно. Наверное, Иоанн Креститель…. А под иконой святой Матроны написано "от всего"… Есть и иконы, под которыми, как ни странно, никогда ничего не написано. Это иконы новомучеников Российских. Хотя, по выражению о. Алексея Уминского, можно было бы написать, что они помогают нам от фарисейства.

Парадокс заключается в том, что в 90-е годы была восстановлена наша внутренняя церковная связь с новомучениками. А образованное сословие каким-то образом перестало себя находить в этой церковной среде. Нам-то, пришедшим в 70-80-е, уже ничего не сделается, от нас так просто не отмахнешься и нас почти ничем не смутишь, потому что мы видели униженную Церковь во внутренней славе, и никогда не забудем это ощущение, оно с нами. А следующее поколение, мои студенты, себя ни в этой среде, ни в этом церковном обиходе не опознают.

Скажу вещь совсем ужасную. Если им просто дать послушать даже таких людей, как Владыка Антоний, они уже не смогут считать многие смыслы. Да, они почувствуют, что здесь есть пламенная вера, и присутствие Духа, что-то там бурлит, но что бурлит и почему — им непонятно.

Я могу сказать о реакции одного молодого редактора на канале "Культура", которому мы показывали первую серию нашего фильма — там, где идет речь об отце Глебе Каледе — тайном священнике, который был одновременно доктором геолого-минералогических наук, с 1972-го года служил литургию у себя дома и написал замечательные работы о Плащанице. Редактор честно сказал: "Я смотрел, ничего не понимал, но было интересно". А парень очень толковый, светлый и чистый. Абсолютно не циник. Он смотрел на верующих 70-х как на инопланетян, которые непонятно для чего все это делают.

Мы можем говорить об одичании, можем говорить, что они сами виноваты, но это реальность. И нам совершенно все равно, по каким причинам все это произошло.

Разговор о человеческом

Кто больше виноват — Церковь ли, образованное сословие ли — обсуждать излишне; на Страшном суде будут с каждого из нас спрашивать. А сейчас надо думать не о том, кто больше виноват, а что с этим делать, куда двигаться.

Во-первых, я (как настоящий интеллигент с поднятым указательным пальцем) скажу, что надо делать Церкви. Точнее — что не надо. Церковь не должна обращаться к интеллигенции отдельно. Если мы будем требовать, чтоб Церковь обращалась к интеллигенции на каком-то особом языке, то пиши пропало. Другое дело, если интеллигент приходит к умному священнику и хочет поговорить о своих проблемах: научных, творческих — если священник будет на этом языке говорить — это хорошо. Таких священников мало, но они есть. Но в целом – нужно говорить не с интеллигенцией, не с рабочими и колхозниками, а с человеком.

Чего не хватает новому поколению? Оно само страдает от своего собственного прагматизма. Ему нужен человеческий разговор, а не умные мысли. У Владыки Антония очень умная проповедь, но она прежде всего сердечная. Она построена таким образом, чтоб не нужно было никаких лишних объяснений. Он нас подвел — как в музыке подходят к коде, к контрапункту — и отошел. Оставил нас один на один с той жизнью, где все ответы даны, потому что все вопросы сняты.

Мы не можем требовать от священников и владык, чтоб они были такими же, как митрополит Антоний, но можем просить их, чтобы они были сердечными и глубокими. Эта сердечная глубина важнее, чем разговоры об интеллигентских проблемах. Сердечности сейчас так мало.

Хочется, чтоб милостыню сердцу кто-то подал.

Это первое.

Что касается нас самих: если мы хотим, чтоб молодая интеллигенция возвращалась — мы должны прекратить разговаривать о том, что интеллигенции нет. Это любимый "Плач Ярославны" не только со стороны бизнеса или политиков, но и с нашей стороны. "Вот, была интеллигенция, а теперь нету…" Она есть, просто она другая. И мы ее очень часто не опознаем.

Приведу пример. Есть очень важный для моих студентов журнал "Эсквайр". Глянцевый, толстый журнал, где на их языке поднимаются очень важные для молодых постинтеллигентов проблемы. Не религиозные. Но часто моральные. Огромную роль в том, что русская версия этого журнала стала именно такой, сыграл главный редактор, достаточно молодой человек, Филипп Бахтин. Он только что ушел со своего поста. Куда ушел? Строить вместе с девелоперской фирмой детские летние лагеря. А до этого вместе с другим молодым главным редактором журнала "Большой город" Филиппом Дзядко работал в летних детских лагерях вожатым. Это народнический опыт, только он в другой форме. Кто-то из молодых интеллектуалов, которые так поступают, верующий, кто-то нет. Но это совершенно ясный интеллигентский опыт, только он совершается в неопознаваемых нами формах.

Далее. Хватит ругать Сеть. Она ужасна, но она ничем не хуже, чем обычная жизнь. Там столько же катастроф, но и столько же возможностей, как и в обычной жизни. Соблазнительно? Да, но по-другому. И возможности колоссальны.

Современный человек часто перемещается в пространстве, летает из страны в страну, из города в город, так устроен трудовой рынок. Как ему войти в приход? Может быть, возможны и сетевые приходы? Наверно, в какой-то момент придется и исповедь принимать по скайпу. А что делать? Это ужасно, но что же делать, если люди с духовными запросами живут из самолета в самолет? Что, личный священник должен его сопровождать в бесконечных перемещениях? Нет, конечно. Так почему не скайп? Я тут аккуратно ставлю знак вопроса, но это проблема для огромного количества людей.

Еще очень важная вещь — нужно перестать уповать на телевидение. Как человек, работающий на этом зомбоящике, могу сказать, что время телевидения заканчивается. Оно еще некоторое время будет существовать, но для нынешнего поколения оно не актуально. Мы расскажем о жизни священников, но кто нас услышит? Те, кто уже и так про все это слышали. Есть youtube, есть другие ресурсы, которые молодежь смотрит. Кто сказал, что надо снимать документальное кино в старом смысле слова, про жизнь священников? А почему не обычной видеокамерой? Я вас уверяю, в youtube будет скачивание, если будет живая жизнь с интересными подробностями. Туда пойдут смотреть.

Словом, нужно перестать бояться этих внешних форм. Потом они уйдут, так же, как и всё земное уходит. А проблема останется. И останется наш современник — молодой, думающий не так, как мы, но в общем, уже наскучивший себе в качестве циника, поднимающий все чаще моральные вопросы, не в тех формах, в которых привыкли мы. Он вновь начинает нуждаться, чтоб с ним заговорили. Кто? Боюсь, уже не вернутся времена, когда были безусловные авторитеты, на которых лежала личная ответственность за путь, который выбирает поколение. Будет много работников, для каждой группы свои. А кто будет работниками? Мы для этого не годимся, а деваться некуда, придется нам, каждому из нас, на своем скромном месте.

Поэтому: чуть больше любви, смиренного приятия новых форм при сохранении вечного содержания, готовность ответить на постепенно назревающий моральный и духовный запрос.

Потому что если (и когда) этот запрос сформируется, а окажется, что отвечать некому, потому что мы не готовились, то спросится с каждого из нас.

"ПРАВОСЛАВИЕ И МИР", 30 сентября 2011 г.