3-я международная конференция, посвященная наследию митрополита Антония Сурожского

ПРОПОВЕДЬ В КОНТЕКСТЕ БОГОСЛУЖЕНИЯ.
ОСОБЕННОСТИ ПОДХОДА МИТРОПОЛИТА АНТОНИЯ

Диакон Леонид Джалилов

Признаться, у меня больше вопросов, чем ответов, и я очень рад, что здесь присутствуют те, кто, может быть, в конце ответит на них и поделится тем, чему их учил владыка. В частности, надеюсь на отца Петра.

Мне хотелось бы поразмышлять о проповеди владыки Антония в контексте богослужения. Эта тема имеет к нам непосредственное отношение: все мы владыку любим и помним его проповедь. Все мы участвуем в богослужениях, имеем опыт слушания проповеди, и часто это – мучительный опыт. Об этом было сказано еще на первой конференции в прекрасных докладах Ольги Александровны Седаковой и Анны Ильиничны Шмаиной-Великановой. На богослужении порой мы чувствуем, будто находимся на небе, а когда священник выходит и начинает проповедовать, это ощущение пропадает. В то же время нам все же надо проповеди слушать, а также надо кому-то их произносить. Мне, как диакону, случается говорить проповеди, и нередко я чувствую свою неадекватность, поэтому хотел бы услышать совет, как это нужно бы делать.

Вообще, владыка считал, что диаконы не должны проповедовать. По крайней мере, в тех текстах, которые изданы, он настаивает на том, что именно священник становится пятым евангелистом, проповедуя Слово Божье. Тем не менее, помимо своего прихода, я служу сейчас несколько раз в месяц в храме при одном из московских психоневрологических интернатов. Иногда меня просят сказать проповедь, и тогда словно переносишься во времена Иоанна Златоуста – проповеднику рукоплещут прямо в храме. В этот храм присылают на практику священников и диаконов после рукоположения, чтобы они провели там хотя бы одно богослужение. Мне вспоминается один случай, когда новоиспеченный батюшка вышел сказать проповедь и начал со слов: «Сегодня мы празднуем…» И немедленно был перебит хором голосов: «Ура! А где подарки?» Дальше он решил поделиться своими мыслями и продолжил: «У нас в жизни много скорбей...» И тут же получил ответ: «Да, меня Полина бросила». На этом проповедь и закончилась.

Владыка много говорил о слышании Слова Божьего, обращаясь к будущим священникам по случаю рукоположения в священный сан. Вот какие мысли о проповеди я из этого почерпнул.

Прежде всего, у владыки проповедь вырастает из богослужения, а богослужение – из молчания и слушания. Связь между проповедью и богослужением выражена и тем, что проповедник – это священник, который предстоит на литургии. Владыка, как многие знают, проповедовал обычно перед отпустом, то есть перед самым концом службы. Часто в проповеди он обращался к евангельскому чтению этого дня, но проповедь отделяло от чтения Евангелия (а Евангелие владыка любил читать сам) достаточно много времени, может быть, час. Из наставлений владыки можно понять, что он воспринимал чтение Евангелия и проповедь как единое действие, пусть и разнесенное во времени. Вместе с тем заканчивала службу не проповедь, а молитва, отпуст.

Между чтением Священного Писания и проповедью есть пауза, но нет противопоставления. И то и другое – Слово Божье. Интересны в этом смысле наставления, которые владыка говорил церковным чтецам, диаконам и священникам при рукоположении. Эти наставления во многом похожи. Чтецам он говорил о чтении Библии, при рукоположении диаконов – о чтении Евангелия, при рукоположении священников – о проповеди. И во всех случаях – о том, что надо вживаться и вслушиваться в Слово Божье, чтобы его провозглашать. Словом Божьим владыка считал и проповедь, не только Священное Писание. И это очень важно – чтобы проведывалось не свое, а Божье Слово. Всегда владыка подчеркивал: священник должен самоумаляться и делать Божье дело в Божьей силе, не рассчитывая на свои силы и молодость или, наоборот, на свой опыт и ум.

Проповедь – это часть богослужения, и соотношение между ними мне видится таким: надо говорить от пяти до восьми, самое большее – до десяти минут. Если дольше, то люди, которые стояли полтора или два часа на литургии, начинают терять концентрацию, и тогда ты только теряешь время и напрасно их мучаешь стоянием. То есть надо два часа помолиться, а потом пять минут послушать.

Очень интересен взгляд владыки на подготовку к проповеди. С одной стороны, церковным чтецам и диаконам он говорил, что надо готовиться всю неделю – читать тот отрывок из Евангелия, который предстоит читать в воскресенье в церкви. Священникам он говорил, что подготовка к проповеди важна, но не техническая ее сторона, не сбор информации, не чтение энциклопедий, а подготовка как время, в которое прорастает Слово Божье. Он часто обращался к образу притчи о сеятеле и советовал в течение недели накапливать то, на что сердце отзывается при чтении евангельского текста; не придумывать проповедь заранее, а уже во время литургии выбрать из всего накопленного только то, что захочется сказать.

С другой стороны, владыка говорил, что сам он последние десять лет не готовился к проповеди: он положил себе за правило, прочитав Евангелие, внимательно служить литургию и потом говорить только о том, что его поразило в Евангелии, что отозвалось в нем во время служения литургии.

Нередко спорят о месте проповеди во время литургии. Одни считают, что надо проповедовать сразу после Евангелия, потому что так было в древней Церкви, что проповедь должна толковать Священное Писание. Другие считают, что лучше проповедовать в конце службы, поскольку, вставляя свое слово в литургию, мы спускаемся ниже уровнем. Владыка замечательным образом уходит от этих споров, утверждая, что проповедь должна быть Словом Божьим, неважно, в какой момент она произносится – сразу после Евангелия или нет, – важно, чтобы это Слово Божье отозвалось в нашем сердце. На это нам нужно время. Говоря о богослужении, владыка много раз напоминает о словах из литургии «время сотворити Господеви» (Пс 118:126) и поясняет их значение: настало время, когда будет действовать сам Господь. И Господь действует в литургии. Но для того, чтобы воспринять Его действие, нам необходимо время. Это время – пауза между тем, когда Господь к нам обращается, и тем, когда мы отвечаем, когда священник проповедует, и это может коснуться чувств других людей.

Вот что говорит об этом митрополит Каллист Уэр, православный епископ, живущий в Англии. Время, считает он, связано с самоустранением и самоумалением Бога, оставляющим нам, людям, свободу, чтобы любить, чтобы отозваться на призыв божественной любви: «Время – это, если угодно, то пространство, которое позволяет нам свободно, по доброй воле идти навстречу Богу. ”Се, стою у двери и стучу, – говорит Христос, – если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною” (Откр 3:20). Бог стучит, но не ломится в дверь – Он ждет, пока мы откроем. Это ожидание Божье и составляет самый смысл времени».

Здесь владыка Каллист развивает мысль замечательного румынского богослова и священника ХХ века – отца Думитру Станилоэ, который говорил, что для Бога время измеряется продолжительностью ожидания между тем, когда Он постучал, и тем, когда мы открыли. Мне кажется, такое отношение ко времени и к Божьему призыву явно видно в том, как проповедовал владыка Антоний. Он считал, что, готовясь к проповеди, нужно продумать, из чего состоит евангельское чтение и какие там выражены основные мысли, но не вываливать всё это на слушателя, а в тот момент, после чтения Евангелия, когда молишься с людьми, говорить им только то, что ударило в сердце.

Мы знаем, что владыка жил так, как проповедовал. Сам он, наверняка, этого никогда бы не признал. Более того, он часто напоминал, что если мы будем ждать, пока научимся исполнять всё Евангелие, то не дождемся никакой проповеди. И поэтому нужно проповедовать не из сознания того, что ты живешь так, как проповедуешь, а наоборот – сознавая стыд и свое недостоинство и понимая, что, может быть, ты проповедуешь себе в суд и осуждение, но ты не можешь не возвещать Слово Божье. Владыка говорил, и меня это утешает, что священник, проповедник спасается тем, что другие исполнят то, что сам он не исполняет и на что, возможно, у него не хватает сил или решимости. Он приводил замечательный пример: мы не знаем имен приходского священника, который был у Серафима Саровского или у Сергия Радонежского, но мы знаем, что что-то такое они смогли в них заронить, что исполнили их слушатели.

Владыка считал, что проповедь должна быть не выдуманная, не из головы, а должна передавать живой опыт священника. Мне кажется, на него наложила отпечаток его первая профессия врача. Яркие истории, которые он так любил рассказывать, напоминают доклады врачей на конференциях. Врачи рассказывают не о том, как вообще вести здоровый образ жизни или лечиться, а конкретные случаи из своей практики. Они говорят: вот у меня был такой-то пациент, я попробовал то-то и получилось так-то. Когда владыка в качестве примера рассказывает «ко мне пришла девушка, я сказал ей то-то, и вот так-то она отреагировала», это не выглядит нескромно – это просто врачебный подход к человеку.

В современной проповеди печальна ее дидактичность. Человек устал все время слушать, что он должен это делать, а этого не делать. Владыка считал, что проповедь должна переворачивать жизнь, а не указывать «делай то-то и то-то». Она должна быть обращена в первую очередь к проповеднику, поразить его самого, только тогда она может поразить, как стрела, сердце другого человека. Главное в проповеди, думал владыка, никогда не говорить людям «вы… вы…» – надо говорить «мы». Ольга Александровна Седакова точно заметила, что в современной проповеди, как правило, за этим «мы» очень легко разгадывается «вы». У владыки этого не было. У него действительно было «мы». Он говорил, что, когда читаешь евангельский отрывок, он должен каким-то образом отозваться не только в мыслях, чувствах, эмоциях человека, но и в жизни. Слово Божье должно повлечь за собой перемену жизни, те или иные поступки. Не обязательно проповедь заканчивать призывом: сделайте такие-то выводы. Но по своему содержанию и ходу она должна требовать перемены жизни. И владыка часто в заключение говорит «Давайте подумаем...»

Митрополит Антоний говорил и о том, что в проповеди мы повторяемся: читается в церкви все время одно и то же, и проповедник, особенно в своем приходе, как правило, повторяет каждый год то же самое. Владыка считал, что не надо этого стесняться, что это совсем не страшно и приводил убедительный пример. Он рассказывал про англиканского епископа Уильяма Темпла, который четыре воскресения подряд по бумажке читал в церкви одну и ту же проповедь. Наконец к нему подошел прихожанин и сказал: «Как же так?! Вы нам четыре воскресения подряд читали одно и то же». Епископ спросил: «Но вы что-нибудь из этого пробовали исполнить?» И когда в ответ услышал: «Как-то я про это не подумал», сказал: «Ну, тогда я и в пятый раз прочитаю».

Владыка призывал молиться о священнике, который перед нами проповедует. Конечно, не всякая проповедь дотягивает до уровня богослужения, но мы, наверное, можем и из нее какие-то зерна истины извлечь. Интересно было бы узнать, как владыка поправлял своих священников, если их проповеди ему казались неуместными, ведь наверняка такое бывало. В записях его выступлений я нашел довольно резкие высказывания о действиях некоторых священников: «А вот такое никогда не смей говорить... не смей с высоты своего священства говорить такие-то слова». К сожалению, во время богослужения, бывает, выходит священник и произносит что-то, что кажется абсолютно вредным и противоречащим христианству, например, что-то ксенофобское. У меня был такой опыт. Священник говорил ксенофобскую проповедь (она была невероятно длинная и прямо перед причастием), находиться в храме в тот момент было совершенно невозможно, и я вышел и всю проповедь гулял по двору, разглядывая цветочки, а потом вошел и причастился. Позже, когда я стал дьяконом, мне пришлось участвовать с этим священником в богослужении, и он снова вышел проповедовать, но я уже не мог уйти и разглядывать цветочки. Как тогда надо было поступить, я не знаю.

На проповедях владыки выросло много молодых священнослужителей. Мы все хотим от него научиться. Но, с другой стороны, нельзя же все время пересказывать одни и те же истории! У всех у нас они есть, мы их любим, но для владыки это были живые истории из его опыта. А мы их просто пересказываем. Может быть, со временем у нас тоже появятся свои истории. А может быть, и нет. В Евангелии Христос проповедует притчами, но Его ученики почти не рассказывали притч, это осталось уникальным свойством проповеди Христа.

В завершение мне хотелось бы процитировать одно высказывание владыки Антония, по своему замечательное и очень характерно для его образа мысли. В одной из бесед, говоря о том, что проповедовать можно не только в богослужении, но и в разговоре, он заметил: «все эти случаи являются проповедью в той мере, в какой ты передаешь словом из глубины собственного опыта и на основании того, что ты узнал из Евангелия, правду и истину Божью.