3-я международная конференция, посвященная наследию митрополита Антония Сурожского

Аннемари де Виссер

Митрополит Антоний и ...

Это может показаться странным названием для доклада, но именно так в мою жизнь возвращаются мысли и высказывания МА, особенно когда меня просят вспомнить: что он думал об этом, что говорил о том, говорил ли или проповедовал когда либо по такому вопросу, было ли это важно? И когда меня попросили сделать этот доклад, причем не дали конкретную тему, я попыталась представить себе, какие вопросы вы мне будете задавать, о чем захотите услышать, чем я могу поделиться из моего опыта.

Для начала я хотела бы сказать несколько слов о самой себе. Я родилась в протестантской семье в Нидерландах, и первые шесть лет моего образования получила в протестантской школе. Таким образом я приобрела хорошее знание Библии, как Ветхого, так и Нового Завета, но тоже и много анти-Римско католического учения, а если бы мои учителя знали про православие – а они ничего о нем не знали – то без сомнения они высказывались бы также и против него.

Однако, с возрастом, когда я сама начала учиться и искать, я всё больше убеждалась, что протестантизм, хотя и не полностью неверный, но определённо не полноценный. И тогда, почти случайно – если так можно сказать, – через личные знакомства я встретилась с православием в очень маленьком голландском приходе, который состоял из священника и его семьи, 2х или 3х голландцев, перешедших в православие, нескольких русских дам, которые приходили в церковь нечасто – в основном на праздники,-- и наконец горстки студентов и молодых интеллигентов (человек 10), которых привлекала дружеская атмосфера – «они нашли родной дом вдали от дома». Всё происходило на голландском языке, славянским не пользовались, священник был голландец и не говорил по-русски, так что меня привлекла не красота славянского языка, ни красота песнопений. Откровенно говоря, пение было весьма плохим. Привело меня – и многих людей со мной – к православию мощь богословия, выраженного в словах Богослужений.

В это время, в 1967 году, владыка Антоний был экзархом в западной Eвропе, и в этом качестве он навещал наш маленький приход раз в год или два года. Так я его впервые увидела. Мне было лет 26 или 27 и я была весьма обеспокоена. С одной стороны меня притягивала сила православного богоучения, а с другой стороны меня тревожили нюансы, которые казались очень странными для протестантки, я была научена их отвергать, вещи, которые меня учили считать неправильными. Один такой нюанс – епископы, как таковые. Поэтому, когда владыка Антоний пришел к нам в приход, я немного стушевалась, попыталась, чтобы он меня не увидел. Он беседовал в гостиной семьи священника с группой людей, которые его почитали, а я оставалась в корридоре и на кухне, играя, можно сказать, Марфу.

Я знаю, что он меня видел, потому что я его спросила много лет спустя, но тогда он доставил мне огромное удовольствие тем, что полностью меня игнорировал. И это один из первых моментов, которыми я хочу поделиться. ВА знал, когда ему говорить, а когда ничего не говорить. Он тоже знал, сколько можно сказать, когда нужно остановиться и дать собеседнику возможность переварить сказанное. Он не пугал людей, не подавлял их. Особенно в личных беседах он умел подождать момента, когда собеседник будет готов услышать то, что он хотел ему сказать и будет готов, чтобы согласиться принять сказанное. Часто он это делал в очень библейской форме,- рассказом. Один его рассказ следующий:

Один епископ послал двух священников на два разных острова, чтобы там проповедовать Евангелие, и через некоторый срок зовет их для отчета. Первый сказал: «Я хорошо осмотрелся. Я разбил их идолов и сказал им, что я им буду говорить, во что верить и что делать. Они на меня накинулись. Мне пришлось бежать в джунгли. Мне страшно выходить оттуда днем из страха, что они меня убьют. Это ни к чему не ведет. Я туда не вернусь».

Второй сказал: « Я пошел и построил себе маленький шалаш и стал там жить. Молодой человек пришел помочь мне и был глубоко поражен моими книгами. С этого всё началось, и теперь я его учу читать и писать. Меня пригласили на место, где они собираются, и через некоторое время я стал говорить с их старейшинами. Я сказал: «Очень интересно, что вы делаете. Я делаю что-то похожее, но немного иначе. Если хотите, я вам покажу». На этом мы пока остановились. Я обещал вернуться к ним как только смогу, -- так что разрешите мне теперь уйти, пожалуйста».

Это вот очень типично для общения ВА с отдельными людьми, как и с группами людей. Он говорил истину, исходя от того уровня, на котором находился собеседник, и старался сказать не больше того, что в этот момент собеседник мог понять и принять. Его часто просили выступить перед христианской группой людей любой деноминации и он никогда не отказывал, разве что был слишком занят или болен. Его дар слова был многогранным. Он мог выразить сложные вещи простым языком. Он тоже мог дать хороший ответ на плохой вопрос, иногда как будто уходя в сторону, иногда делая вид, будто не понял вопроса. Он никогда не подчеркивал православие, как таковое. Как он сам говорил: «Я проповедаю не православие, а христианство, я проповедаю Христа».

  Он мог это делать, потому что его вера была непоколебимым убеждением. Он помнил, каким путем он сам пришел к вере, и был готов предоставить и другим людям простор и время, чтобы найти свой собственный путь.

Это приводит меня к другой теме: экуменизму. Я знаю, что для вас это может быть плохое слово, только что не ругательство. Но многое зависит от того, каким это слово вам представляется . Дословно «экумене» означает «весь населенный мир». Экуменизм не означает, чтобы мы собрали вместе всё, во что верует каждая группировка христиан, и определили наименьший общий знаменатель. Это слово не означает: «всё в порядке, не обращайте внимания». Нет - слово экуменизм означает, что во всех церквах, называющих себя христианскими, содержится что-то от Христа, наличествует некий остаток или некое начало полноты веры Церкви Христовой, – это точка отсчета, на этом месте можно собраться и начать диалог. В святой литургии, в анафоре, говорится, что Бог, Христос, сделал то, что сделал «ради жизни мира», -- литургия празднуется «ради жизни мира». Не ради жизни христиан, не ради жизни только православных христиан, и уж точно не только ради жизни одних только русских православных христиан. Нет, -- ради жизни всего мира. Христос в Евангелии говорит: «Я желаю, чтобы все были спасены».

Владыка Антоний весьма глубоко сознавал себя русским. Он любил свой народ, он любил русский язык, но не исключительной любовью. В его сердце было место и для других народов, и особенно для людей той страны, в которую Богу было угодно его послать. Он научился любить английский язык; он очень хорошо говорил на английском языке. Он много читал, он ценил богатство и красоту английского перевода Библии, сделанного в 17-м веке, и восхищался ими. Английский язык способен выразить православное учение о Боге.

Еще одна большая тема: церковные богослужения. Владыка Антоний часто говорил, что он не любит музыку, и действительно, музыке в его жизни не было уделено места. Он не слушал музыку, он не ходил на концерты, но он тем не менее был музыкален. Это пожалуй было у него заложено в генах. У него был хороший слух, и он отличался весьма здравомыслящим пониманием характера церковной музыки. Ему тоже посчастливилось, что Бог послал ему регентом отца Михаила Фортунато. На эту тему я могла бы говорить часами, -- она очень близка моему сердцу. Но здесь не место больше говорить об этом, так что я просто выскажу несколько мыслей.

Богослужение - не опера. Музыка в богослужении существует для того, чтобы служить словам, и поэтому никогда не должна быть слишком сложной, не должна ошеломлять людей. Недопустимо напыщенное пение – это касается не только певчих, но и священников и дьяконов. Петь всегда нужно молитвенно, менять тон нужно как можно реже, задавая тон нельзя часами канителиться. Никогда нельзя прерывать службу длинными паузами, и, самое важное, никогда нельзя смущать молящихся, мешать им молиться.

Он тоже знал, что все наши службы – службы монастырские: не существует типикона, предназначенного для прихода, и поэтому для прихода наши службы слишком длинные. Во всех храмах делаются сокращения, и с помощью о. Михаила Владыка выработал хорошо сбалансированный порядок всенощной, отпевания, панихиды, а также богослужений Страстной недели и Пасхи. Он служил только одну панихиду в неделю, -- для всех вместе. Он не любил молебнов. Он всегда считал, будь то в общей молитве или в молитве личной, что лучше молиться коротко, но с полным вниманием, чем долго – когда внимание начинает блуждать, прихожане – уходить из храма. Можно соглашаться или не соглашаться, но когда Владыка служил, богослужение всегда было молитвенным и преисполненным достоинства, а в храме царило молчание, слышны были только голоса священника и хора.

Я могла бы говорить ещё обо многом, но будут другие поводы для воспоминаний и будут говорить другие люди. Я же закончу ещё одним рассказом, чтобы показать, как Владыка Антоний умел быть одновременно и серьёзным и очень забавным, показывая слушателям образы, которые они никогда не забудут.  

Не раз и не два, когда ему задавали вопросы о священстве люди, которые вероятно ожидали услышать ученые рассуждения о священстве вообще и о функции священника в частности, причем во всех подробностях, он говорил:

«В общем, дело в том, что существует один и только один священник – Христос. Он – Пастырь, Пастух. Он единственный Пастух своего стада, Он ведёт Своих овец. Мы, (епископы и священники), мы всего лишь овчарки – собаки, которые безумно мечутся вокруг овец, чтобы этих неразумных тварей держать вместе и направлять их туда, куда им следует идти. У нас один глаз – на овец, а другой на Пастуха, чтобы увидеть/услышать команду и её немедленно выполнять, и всё это время мы виляем хвостом, как эти счастливые собачки,-- ведь мы ими и являемся».

Владыка Антоний без колебаний держал свой взгляд на Христе. Он любил своих овец – всех их, и ухаживал за ними. Он говорил, что его смерть ничего в этом не изменит: он будет продолжать молиться за нас. Мы это знаем, и мы молимся за него: «Вечная ему память».