3-я международная конференция, посвященная наследию митрополита Антония Сурожского

Вера и болезнь: психиатрические и психотерапевтические аспекты

ведущий группы: Б. А. Воскресенский

 

Сопоставление веры и болезни (имеются ввиду прежде всего психические расстройства) не случайно. Необычность переживаний, преображение душевного облика и всего строя жизни – созидательное или разрушительное, – эти феномены равно могут относиться и к религиозной вере, и к психическому заболеванию.

Для более четкой организации нашей работы, позвольте в начале дать слово для кратких сообщений трем представителям медицинской науки – студентам и молодым специалистам, выпускникам Российского национального исследовательского медицинского университета им. Н. И. Пирогова (ранее известного как Второй московский медицинский институт), делающим первые шаги в психиатрии. Не все они люди церковные, но их стремление разобраться во взаимоотношениях веры и болезни, безусловно, искреннее и чистое. Естественно, что их высказывания, оценки, выводы не следует воспринимать как официально-научную точку зрения.

Церковное и научное понимание причин психических расстройств (Анна Копанева)

В церковной литературе выделяются так называемые «недуги от естества» и психические нарушения, вызванные демоническим воздействием. В первом случае Церковь признает возможность «болезненного состояния центральной нервной системы», которое может приводить к психическим расстройствам, то есть в данном случае Церковь солидарна с наукой. Психическим же нарушениям, вызванным демоническим воздействием, нет научного понимания.

Позвольте привести цитаты из работ православных психиатров и духовных лиц по данному вопросу, а также рассказать о роли священника и психиатра в лечении психических расстройств.

Недуги от естества (есть научное понимание).

По критериям Иоанна Лествичника, состояния и колебания настроения, неподвластные духовным воздействиям и непрекращающиеся от молитвы, происходят «от природы, от естества».

Д. М. Мелехов (психиатр): «Эти идеи не являются результатом воздействия злого духа, бесоодержимости, а происходят от болезненного состояния ЦНС, “от природы, от естества”».

Митрополит Суржский Антоний: «Если бы речь шла о грехе, то никакие электрошоки не могли бы помочь… Мы не можем говорить о том, что всякая болезнь происходит от греха».

Иоанн Крондштатский: «Есть души настолько хрупкие, что они не смогли бы осуществить себя в столкновениях с окружающим миром, и порой Бог набрасывает пелену, которая разделяет человеческую душу от мира помрачнением ума, безумием. За этой пеленой душа зреет и меняется».

Д. А. Авдеев (психиатр): «Психопатологические симптомы и синдромы являются нарушением не самой души, а ее… телесного, соматического выражения, проявления душевных процессов».

Жан-Клод Ларше (французский богослов): «За этими видимыми повреждениями сама душа не поражена, она остается нетронутой в своей сущности».

Д. А. Авдеев: «…душевные болезни могут быть … сопоставимы с тесными, и … те и другие, по попущению Божиему, посылаются человеку в целях споспешествования в деле спасения. В данном случае душевный недуг – это Господом возложенный крест».

Психические нарушения, вызванные демоническим воздействием (нет научного понимания). Отличие от недугов «от естества» по Д А. Авдееву.

- злые духи знают Бога, трепещут перед силою креста Христова, молитвы, крещенской воды, святых Христовых таин;

- психические (в основном поведенческие) расстройства носят оттенок насильственности.

Д. А. Авдеев: «Поистине, подвергшимся бесовскому нападению дается возможность очиститься, преобразиться, переосмыслить свою жизнь и принести плоды покаяния. По всей видимости, иным путем это было бы для них недостижимо».

Задачи священника и психиатра в лечении психических расстройств.

Д. М. Мелехов: «Его (священника) компетенция – болезни человеческого духа, влияние греха и помощь людям в преодолении последствий греха, его власти и чувства вины».

По словам того же автора, душевная болезнь имеет причину в нарушениях мозговой деятельности или всего организма, а потому требует врачебной компетенции, вооруженной современными знаниями законов психологической жизни и медицинского воздействия.

Митрополит Сурожский Антоний: «Психоанализ может помочь человеку разобраться в себе самом, может помочь ему заглянуть в тайники своей души, но психоанализ не обязательно приведет к покаянию. Риск психоанализа в том, что человек, разобравшись в своей греховности, увидев себя, какой он есть…, считает, что теперь ему надо лечиться, но не каяться, что это все душевная болезнь, неустройство психическое, но не нравственное, духовное». То есть человек не исправляет свои поступки и не переоценивает ценности.

Иными словами, православные исследователи разграничивают духовные и душевные болезни по своей сути и по методам лечения. Если духовные болезни как результат греха и нравственного падения конкретного человека необходимо лечить покаянием и переоценкой своих поступков и ценностей, то на душевные болезни, «имеющие причину в нарушении мозговой деятельности» (Д. М. Мелехов) надо воздействовать, используя методы современной психиатрии и психофармакологии. То есть духовные болезни – это компетенция пастыря, а душевные – врача- психиатра.

Дух – мораль и нравственность конкретного человека, его убеждения и вытекающие из них поступки, «вершины нашего существа». Дух должен властвовать над душой и телом.

Душа – «то, что можно назвать областью психики, сознательного и бессознательного», характер, темперамент, эмоции, интеллект, поведение.

Общие задачи пастыря и врача-психиатра в отношении душевнобольных:

«Помочь больному осознать свою болезнь, критически отнестись к симптомам болезни, к своим недостаткам, дефектам психики (интеллекта, темперамента, характера, поведения). Врач будет видеть успех своего лечения, если больной начинает понимать болезненное происхождение этих симптомов, относиться к ним, как к явлениям чуждым его личности» (Д. М. Мелехов).

«Объяснить больному, что он впал в болезнь, которая имеет естественное биологическое происхождение, что эту болезнь надо принять и с терпением нести, как человек переносит тиф и воспаление легких или туберкулез» (Д. М. Мелехов).

«Побудить больного к врачебному обследованию и в случае необходимости – систематическому лечению» (Д. М. Мелехов).

Вопрос: Объясните подробнее, что или кто имеется в виду при упоминании о хрупких душах?

Б. А. Воскресенский: Этот образ, которым пользовались и Иоанн Кронштадский, и митрополит Антоний, может быть наполнен клиническим, то есть медицинским – психиатрическим – диагностическим содержанием. Изучая доболезненные личностные особенности пациентов с некоторыми формами психических расстройств, мы обнаруживаем особую чувствительность, ранимость к обычным, повседневным и даже обязательным и неизбежным психическим нагрузкам, прежде всего – к взаимодействию с окружающими людьми, к необходимости сделать волевое усилие, чтобы утвердить себя в привычной естественной среде (школьный класс, студенческая группа, профессиональная среда и т.п.). Зато такие люди чувствуют себя легко и свободно, выразимся романтически, в мире грез и фантазий. О них строки поэта: «Творец из лучшего эфира соткал живые струны их. Они не созданы для мира, и мир не создан был для них».

Вопрос: Психиатрия и психология – сходные, близкие науки?

Б. А. Воскресенский: Нет, они отстоят друг от друга значительно дальше, чем кажется на первый взгляд. Психиатрия занимается больными и болезнями: болезненными (психопатологическими) переживаниями-галлюцинациями, бредом, особыми колебаниями настроения, состояниями помраченного сознания. Ничего этого в здоровой психике не встречается. Психология – наука о нормальных психических процессах, пусть и в разных проявлениях и ситуациях – у детей и людей почтенного возраста (детская психология и психология позднего возраста), в школьном обучении и у полярников, в семье и т.п. (психология обучения, педагогическая психология, психология малых групп). Она может изучать и больных, но лишь сохранные стороны их психики, для оценки болезненных проявлений у нее нет соответствующих «инструментов», понятий. Своеобразно соперничая за право заниматься психикой человека, они стимулируют развитие друг друга. В наши дни психиатрия и психология, идя «с разных сторон», сближаются в помощи психически больному.

Завершая обсуждение этого сообщения, скажу, что я не вполне согласен с представленной классификацией и определениями. Не буду повторяться, свою точку зрения я сегодня изложил в докладе.

Возможно ли разграничить истинный и «ложный» ( болезненный) религиозный опыт? Психотерапевтические механизмы веры (Станислава Севко)

В сущности нельзя говорить об одном религиозном опыте, поскольку их существует множество. Каждый религиозный феномен представляет собой своего рода опыт. Ввиду такого разнообразия уже в прошлом веке встал вопрос о сущности религии, о ее основе. Существует ли особая структура религиозного опыта? Вплоть до настоящего времени ни одному исследователю – и все они это сознают – не удалось дать определение, которое учитывало бы всю полноту и разнообразие религиозного опыта.

В том, что мы называем религиозным переживанием, всегда есть нечто величавое и значительное. Радостное – оно не должно иметь шутовского или насмешливого оттенка; печальное – не должно быть стенающим и ропщущим. В религиозном опыте преобладает торжественное настроение. Религия делает для человека легким и радостным то, что при других обстоятельствах для него является суровой необходимостью.

Если суммировать со всей возможной полнотой существенные черты религиозной жизни, то мы получим следующее:

видимый мир является лишь частью иного, духовного мира, в котором он черпает свой главный смысл.

истинная цель нашей жизни – гармония с этим высшим миром.

молитва или внутреннее общение есть реально протекающий процесс, в котором проявляется духовная энергия, и который порождает известные психические и даже материальные последствия в феноменальном мире.

Кроме того, религия заключает в себе следующие психологические черты:

она придает жизни новую прелесть, которая принимает форму лирического очарования или стремления к суровости и героизму.

она порождает уверенность в спасении, душевный мир и вливает силы в чувство любви.

Каждый из нас должен дать сам себе ответ на практический вопрос: какими бедами грозит нам эта сторона жизни? И насколько следует подавлять ее путем усиления иных элементов, чтобы создать нормальное равновесие?

Можно ли утверждать, что сочетание религии с другими элементами жизни у всех людей дает одни и те же результаты? Можно ли утверждать, что в жизни всех людей заключаются одни и те же религиозные элементы? Иными словами, нормален ли или нет тот факт, что существует так много религиозных типов, сект и вероучений?

«Нет» – ответ на первые два вопроса. Нет на свете двух людей, перед которыми вставали бы одни и те же жизненные затруднения и от которых можно было бы ожидать одинакового разрешения их. Каждый из нас имеет свой индивидуальный угол зрения на тот круг явлений и те трудности, среди которых он живет, и потому он должен относиться к ним и бороться с ними своим особенным, индивидуальным образом. Один должен смягчиться, другой – стать более суровым; один – отступить, другой – непоколебимо держаться для того, чтобы лучше защитить предназначенную ему позицию.

Состояние веры может почти не заключать в себе интеллектуального содержания.

Религиозная вера стимулирует духовную трансформацию, которая чаще происходит без немедленного осознания. В исключительных случаях процесс совершается внезапно, как, например, в случае апостола Павла. Некоторые люди, по видимому, более предрасположены к духовной трансформации, что может быть связано с типом личности, генетическими факторами и другими причинами (William James, 1982 год).

Трансформация включает в себя, прежде всего, переход от состояния отчаяния в связи с основной тревогой, чувством неудовлетворенности собой, результатами своих действий, неудачами и поражениями к состоянию доверия. В результате духовной трансформации происходит переориентация self, появляются новые мотивации.

Религиозная вера дает возможность человеку интегрироваться вокруг религиозного чувства, с появлением у него новых возможностей, чувством экзистенциальной уверенности. Религиозная социализация и формирование верования в этом аспекте протекает у человека без состояния тревоги, страха, без невротизации, характеризуясь наличием у него чувства доверия. Чем в большей степени несет в себе человек элемент доверия, тем меньше он предрасположен к возникновению фанатизма.

Вопрос: Как происходит процесс духовной трансформации?

С. Севко: Как я сказала, иногда он происходит внезапно, одномоментно. Но чаще – постепенно, как бы стадийно, через усложняющийся духовный поиск, целенаправленное чтение и общение.

Вопрос: Вы сказали, что духовный опыт должен наполнять человека радостью. А если этого чувства нет, то это – болезнь?

С. Севко: Жить и верить следует с радостью, а не со страхом наказания.

Вопрос: Но ведь страх Божий – начало премудрости, как сказано в Писании.

С. Севко: Такие переживания возможны лишь на начальном этапе.

Б. А. Воскресенский: Позвольте и мне сказать несколько слов. Мы уже затрагивали проблемы богословские, но и как психиатры-психотерапевты вправе кое-что сказать. Страх Божий – совершенно особое переживание, не подавляющее, не парализующее человека, а возвышающее, приближающее к Богу, поскольку это страх оказаться недостойным того призвания, тех даров, которыми Бог наделил каждого из нас. Он побуждает преодолевать немощи и греховность, идти вперед путем христианского созидания, делания.

Духовный мир христианина многогранен и сложен. Он не исчерпывается постоянной, безмятежной и потому, скорее всего, самодовольной радостью. По крайней мере, это не свойственно православию. «Мир во зле лежит» – и это тоже приходится вмещать в себя, вмещать страдательно-созидательно. Думается, и любить следует не себя, все мы несовершенны, грешны, а образ Божий в себе.

Что касается путей трансформации, обращения к вере, к Богу, всей последующей жизни в Церкви, то они многообразны. Их хорошо описал, опираясь, в частности, и на классическое клиническое учение о норме и патологии личности, разработанное замечательным отечественным психиатром П. Б. Ганнушкиным, игумен Евмений в «Пастырской помощи душевнобольным». Уместно вспомнить и «Типы религиозной жизни» матери Марии (Скобцовой).

В целом это сообщение, я думаю, представляет лишь одну из точек зрения на веру, на религию, на человека, позицию, во многом несовпадающую с православной.

Позвольте предоставить слово для следующего сообщения.

Психическое здоровье (Д. Соболев)

Петр Борисович Ганнушкин в 1908 году в статье «Постановка вопроса о границах душевного здоровья» отметил,что «между здоровьем и болезнью нельзя провести никакой определенной грани, между нормальными и патологическими явлениями... существуют разнообразные и самые многочисленные ступени».

Я хочу в начале дать определение здоровья в целом по формулировке Всемирной организации здравоохранения: «состояние полного физического, духовного и социального благополучия, а не только отсутствие болезней и физических дефектов».

Говорить о какой-то норме в отношении человека, в том числе и психической, очень сложно, но я считаю делать это нужно, чтобы более глубоко разобраться в человеческой психике и найти некую точку опоры, понимание которой позволит глубже изучить душевную сферу и, возможно, лучше лечить психические заболевания.

По моему мнению, психическое здоровье – это состояние, при котором человек адаптирован к происходящим событиям и адекватен им. Я был приятно удивлен, когда нашел похожее мнение у митрополита Антония в работе «Тело и материя в духовной жизни» а именно: «Настоящих критериев нормальности нет, наиболее достоверный – это приспособленность, но приспособленность – понятие очень сложное, потому что можно приспособленность видеть в том, что ты – такой точно, как все, но можно видеть ее и в обратном, то есть в том, что у тебя достаточно личного, объективного суждения, чтобы противостоять всем – но с какой-то закономерностью: не просто лягаться вправо и влево, а произносить суждение и действовать соответственно. Между этими двумя крайностями есть масса оттенков, но так или иначе нормальность всегда определяется той или иной формой приспособленности, и это очень относительное определение, потому что оно чисто практическое». И далее митрополит Антоний говорит: «... когда мы можем рассматривать человека как достаточно нормального, встает вопрос о его ответственности, об ответственности за его поступки по отношению к людям, по отношению к Богу».

Тут я хочу добавить к вопросу об ответственности, что определение «нормальности» особенно важно в такой области как судебная психиатрия, где на психиатрах-экспертах лежит ответственность за дальнейшую судьбу испытуемого.

В одной из бесед мы находим ответ митрополита на заданный слушателем вопрос: «Как можно с духовной точки зрения ответить на вопросы: что считать психической нормой и что такое психическая патология?»

«... Есть категория людей, – размышляет владыка, – которые достаточно нормальны, чтобы вести приблизительно нормальную жизнь, но не вполне нормальны в обычном смысле слова. Я думаю, что, говоря схематично, можно разделить эти состояния на два типа. Те, в которых есть наигранность, ложь, неправда, являются определенной помехой. Другие являются, так сказать, «структурным» недостатком: глупый человек, или нечуткий, или человек с изъяном, у которого чего-то не хватает – как на инструменте может быть три струны вместо пяти, но эти три есть и не испорчены всем остальным»

Далее разговор переходит на тему юродства. Митрополит Антоний разъясняет: «… есть два типа юродивых. Одни не представляют никакой проблемы с нашей точки зрения: это люди ясного, сильного, мощного ума, которые просто выбрали путь поддельного, подложного безумия. Они прикидывались безумными, но оставались людьми большого, глубокого и трезвого ума. Но есть другая категория людей, чем-то ненормальных, которые в православной традиции юродства нашли свой путь святости... В нашей Церкви больше всего юродивых, очень мало их вне Русской церкви. И мне кажется, что Русская церковь сумела найти какой-то путь, позволяющий даже человеку психически неуравновешенному все-таки развиваться духовно и дойти до какой-то меры святости».

Тут, на мой взгляд, его ответ пересекается с еще одной темой – «психотерапевтические механизмы веры».

Поланаю, важно еще разграничивать духовный опыт и психическое заболевание, и я нашел в одной работе владыки ответ на подобный вопрос собеседника: «Вы говорили о духовности и о душевности как о разном. А есть ли у них какие-нибудь точки соприкосновения? Можно ли по опыту душевного судить о прогрессе духовного?»

Отвечая, митрополит Антоний ссылается на Серафима Саровского, который разъясняет в своих поучениях, как распознавать Божьи действия от действия темной силы. «Действие Божье дает мир, радость, уму – свет, сердцу – горение, всему нашему существу – смирение и забвение о себе. Приближение духа тьмы дает тревогу, безрадостность, холод, потемнение ума, сосредоточенность на себе, презрение к другим». В некоторых случаях за этим перечнем можно увидеть симптомы таких психических нарушений, как депрессивные состояния и расстройства из круга шизофрении.

Вопрос собеседника: где лежит граница между духовностью и душевностью? Как самому узнать, что тобой двигало? Где кончается психология и начинается что-то высшее? Какие принципиальные признаки различия болезней – душевных, невротических, психосоматических? Ответ митрополита Антония:

«Я не уверен, что о себе самом можно знать столько, сколько можно ощутить в другом; одно мне кажется достоверным: духовное не есть просто продолжение или высшее выражение душевного, совершенство душевного. Нельзя сказать, что где-то кончается душевное и начинается духовное: есть какая-то область, где самым нормальным образом совершается взаимное проникновение.

Трудность опознать, где что начинается или кончается, в том, что духовный опыт мы сознаем в душевной плоскости: все духовные явления так или иначе отражаются в нашей психической области. Скажем, благоговение, радость, страх Божий (в хорошем смысле, не в смысле испуганности перед Богом, а благоговейный трепет) – это духовные явления, но охватывают нас душевно и физически, отражаются в этой области и делаются предметом нашего сознания. Аскетическая традиция считает область телесности гораздо более надежным путем к пониманию того, что происходит в духовной области, чем душевность... Мы видим невообразимое воздержание святых, их невероятные бдения, они принуждали свое тело к тому, что совершенно недостижимо нам. Эти описания не имеют целью поразить нас физическими достижениями святых, это просто способ косвенно указать, что святые настолько полно жили в Боге, что не нуждались почти ни в чем земном. Но аскетическая традиция предостерегает нас от опасности, заключенной в душевности».

В конце выступления я хочу привести в каечтве примера некоторые критерии психической нормы (по Г. К. Ушакову, авторитетному советскому психиатру):

- психическая зрелость;
- чувство стабильности (константности) места пребывания;
- максимальная близость субъективных образов отражаемым объектам действительности;
- адекватность реакций индивида биологическим, психическим, физическим воздействиям;
- способность приспосабливаться к самому себе и окружающим;
- критическая оценка внешних и внутренних факторов;
- способность саморегуляции поведения с учетом меняющихся обстоятельств;
- чувство постоянства и отождествления в сходных обстоятельствах, способность изменять поведение адекватно изменениям ситуации;
- способность предвидеть, планировать и реализовывать линию жизни:
- обучаемость, способность приобретения и использования нового опыта и навыков, их проверка практикой.

Вопрос: Возможна ли разработка методик для воспитания и укрепления психического здоровья.

Д. Соболев: Да, этим занимаются в первую очередь психологи и врачи-специалисты в дошкольных детских учреждениях, школах, Вузах, а теперь и во многих учреждениях. Существует широкая сеть психологических консультаций.

Б. А. Воскресенский: Как я уже говорил, заслушанные сообщения представляют личное мнение авторов. Оно не всегда совпадает с моим собственным. Так, отмечу, что очень сдержанно отношусь к критерию адаптации. Стоит ли адаптироваться к современной российской действительности? Или наоборот – адаптация к советскому образу жизни – это хорошо или плохо, мудро или беспринципно. Ситуации можно бесконечно умножать и во времени и в пространстве. Самоочевидно, что значительная часть населения нашей страны до сих пор дезадаптирована, но и совершенно ясно, что это совсем не медицинская, не психогигиеническая проблема. Дезадаптация становится признаком, проявлением болезни только в тех случаях, когда она имеет болезненные причины и механизмы: болезненно неправильные – бредовые идеи, по-особому выраженные перепады настроения, грубые диспропорции в чертах характера (расстройства личности) и прочее.

Если врач-психиатр не обнаруживает ни психического заболевания, ни расстройства личности (что тоже имеет свои критерии), то он должен признать человека психически здоровым, как бы удивительно – неудачно, авантюрно, фантастично – ни складывалась его жизнь. Психиатрическая норма психического здоровья – это отсутствие душевной патологии. В этом смысле можно сказать, что она –норма – апофатична (думаю, не ошибаюсь, вспоминая, что богословский термин «апофатичность» встретил недавно в одной из работ авторитетнейшего современного психиатра Академика РАМН А. Б. Смулевича).

Феномен нормы, адаптации, гармонии в первую очередь следует относить к духовной сфере. В соответствии с этим подходом и оздоровительные, психопрофилактические мероприятия должны пониматься и выстраиваться прежде всего как часть социальных, общекультурных, общегуманистических (прошу прощения за эти не совсем уместные в церковно ориентированной аудитории определения) мероприятий.

Несколько слов о феномене юродства. В размышлениях на тему «психиатрия и религия» это, наверное, самая мучительная тема, проблема более искусительная, чем мистика. Возвращаясь к своему докладу, скажу, что я долго и мучительно колебался, затрагивать ли эту тему в выступлении. Решился лишь, когда нашел стихотворение Елены Шварц, она все сказало за меня. Дело в том, что с психиатрической точки зрения значительная часть юродивых – душевнобольные. Для специалиста разграничение «Христа ради» или «корысти ради» не столь уж существенно, оно характеризует моральный облик юродствующего. Для врача главное – душевное своеобразие, душевные – психические – изменения, а они характеризуются, говоря профессиональным языком, но я не сомневаюсь, что и вы с этим согласитесь, словом дурашливость. Выявив такой модус поведения, психиатр обращается к истории жизни такого человека и, увы, находит там не только и не столько события, сколько симптомы. На профаном уровне это очень горестное открытие. Но в нем мы находим и возвышенный духовный, христианский смысл. Русское православие увидело и утвердило в юродстве особую святость.

Вопрос: Накладывает ли психическое заболевание ограничения на социальные роли, которые может исполнять человек?

Б. А. Воскресенский: Возможны различные варианты, которые зависят от выраженности болезненных психических изменений и нравственного облика пациента.

Вопрос: Страсти и одержимость – это психическое расстройство?

Б. А. Воскресенский: Эти понятия напрямую не переводятся в психиатрические термины, за ними могут стоять различные расстройства как неглубокие, так и тяжелые.

В психиатрическом контексте одержимость выступает как бред воздействия, оценивая одержимость как болезненное психопатологическое явление, необходимо бывает выявить особое чувство насильственности, вторжения (в психику, в тело) извне. В норме такого переживания не бывает. Бог, наверное, может обратиться к человеку внезапно, но не с насилием. Об этом лучше судить священнослужителям. Я же, стремясь удостовериться в болезненности переживаний, предлагаю больным фразу из стихотворения Владислава Ходасевича: «Вот один замечательный поэт, описывая переживания, похожие на Ваши, сказал:

… И чьи-то имена и цифры

Вонзаются в разъятый мозг…

Вам это понятно, Вам это подходит?»

Нужно видеть, как мгновенно, как живо реагируют откликом «да» на это больные (болезнь, естественно, устанавливается на основе целого комплекса выявленных данных, а не этого единственного возгласа).

Вопрос: Может ли психическая болезнь сделать человека лучше, духовнее?

Б. А. Воскресенский: Душевная болезнь, как и любая другая, приводит к «ухудшению», распаду тех структур, в которых она развертывается (то есть душевных процессов – при психической патологии или органов и клеток тела – при соматической). Однако при определенной духовной настроенности ограничения в жизненной активности, накладываемые заболеванием, могут предоставлять благоприятные возможности для созидательной, творческой деятельности, для особых форм общения с окружающими. Мне вспоминается впечатляющая история болезни, приведенная в одной научной монографии. Некий молодой человек, обнаруживавший несомненные признаки психического расстройства, среди которых выделялись эмоциональная сухость, гипертрофированный рационализм в общении, необычная, неистощимая работоспособность в одной определенной сфере (в истории болезни указывается, что окружающие называли его «человеком-компьютером»), овладел 14 иностранными языками и стал выдающимся переводчиком. Больные, ограниченные вследствие физической немощи пределами своей квартиры, комнаты, кровати, также могут обнаруживать поражающие и их самих, и окружающих достижения, плоды в душевно-духовной жизни. Д. Е. Мелехов упоминает о монахах-аскетах (также обнаруживавших в прошлом психические расстройства), уровень подвижничества, степень самоограничений и чистота служения которых были недосягаемо высоки для подавляющего большинства братии, прихожан, мирян.

Все это – особые формы приспособления к болезни, «превращение» ее в инструмент духовного делания. Это же, повторю, правомерно отнести и к телесным болезням. Здесь уместно напомнить общеизвестное выражение: болезни даются для назидания. Но как врач не могу воспевать болезни, желаю, чтобы и здоровые люди были способны к высокой созидательной, духовной активности. Наверное, в принципе здоровый человек может сделать – и ценного и, увы, разрушительного – больше больного.

Вопрос: Верите ли Вы в бесоодержимость?

Б. А. Воскресенский: На этот вопрос каждый отвечает самостоятельно. Психиатрия не занимается «устройством» духовного мира. Полагаю, что бесов, как и ангелов, необязательно понимать как существ телесных. Это могут быть определенные переживания, природа и активность которых является чисто духовной или же порождается душевными расстройствами. Тогда на нашем профессиональном языке мы определим их как бред воздействия, некоторые формы навязчивых мыслей, страхов и влечений, как истерические формы поведения. В культурно-историческом контексте все они могут выступать и как персонажи црковного предания. Подобного рода переживания сами больные иногда определяют как «искушение в форме болезни» (при осознании своего психического расстройства и религиозном содержании симптоматики). Врач-психиатр в этих случаях говорил бы о «болезни в форме искушения». Напомню также, что на предыдущей конференции отец Сергий Овсянников при разговоре на эту же тему заметил, что Церковь избегает развернутых изысканий по поводу бесов и близких им феноменов духовной жизни.

Вопрос: А как психиатрия предупреждает социальные патологии?

Б. А. Воскресенский: Мы с вами установили – и на утреннем заседании, и в нынешней дискуссии, – что психиатрия занимается душевной – психической – патологией. Социальные отклонения разворачиваются, обнаруживают себя, прежде всего, в пространстве духовном, которое значительно обширнее во всех направлениях.

Поводом, точкой отсчета для психиатрических диагностических размышлений нередко оказывается определенный поступок человека, какие-то особенности его поведения, образа жизни. Мы, врачи, должны «повертеть» этот удивляющий, раздражающий модус поведения консультируемого и так и эдак, посмотреть, направляется ли он какими-либо болезненными переживаниями. Если патологических механизмов мы не найдем, то оценка, коррекция этой необычности – компетенция священнослужителей, деятелей искусства, служителей закона и т.п.

Высокий уровень нравственного сознания в обществе – наша общая, общечеловеческая, а не только и не столько профессиональная психиатрическая задача. Не следует забывать, что больные дышат той же духовной атмосферой, что и люди душевно здоровые. И иногда морально циничные псевдонаучные, культурно-вульгарные компоненты общественной жизни (в наши дни очень и очень значительные по масштабам и авторитету – достаточно вспомнить «мочить в сортире») могут оседать в них, закрепляясь и развиваясь как в сохранных частях личности, так и становясь материалом, «сырьем» для болезненных переживаний. Подобный модус поведения – не просто невоспитанность, грубость, бескультурие, а низкий уровень организации психики. Но это – совершенно особый разговор.

Участник группы: Как врач (кардиолог) скажу. Думается, упорядочить эти многогранные взаимоотношения личности и болезни, пациента и общества помогло бы четкое представление о взаимоотношениях мозга и психики, души и тела. Но сколько-нибудь определенного, содержательного ответа на эти вопросы мне в литературе найти не удалось.

Б.А.Воскресенский: Согласен с вами, такой формулы нет и, наверное, быть не может. Но прежде позвольте остановиться на соотношении кардиологии (ваша специальность!) и психиатрии.

Студентов, занимающихся у нас на кафедре, я обязательно спрашиваю, какой области медицины они хотели бы себя посвятить. Выяснилось, что отдельные медицинские специальности по-разному воспринимают, усваивают психиатрические знания. И сейчас мне особенно приятно подчеркнуть, что наиболее успешными в этом обучении, в частности, оказываются потенциальные кардиологи. Научного, логического объяснения этому факту я найти не могу и, наверное, принял духовное, культурно-историческое. На определенном этапе развития человечества именно сердце считалось вместилищем души, инструментом психической деятельности, такое соотношение навсегда закрепилось в христианстве (в светском понимании психическая деятельность связана с головным мозгом). Уже из этих сопоставлений становится очевидным, что соотношения душа – тело, мозг – психика, материя – сознание и т.п. не могут быть сформулированы окончательно, навсегда как абсолютная истина. Их варианты, разночтения констатируют лишь степень понимания человечеством полноты – и самого себя, и мира, и их взаимосвязей. Можно лишь сказать, что оно усложняется, становится все более многогранным, многоаспектным. Признавая и принимая этот своеобразный релятивизм, мы избегнем научного догматизма и формализма, а христианская позиция не позволит нам забыть о человеке как существе страдающим, но и богоподобным. Позволю себе высказать предположение, что психика (соответственно – психиатрия) и сердце (кардиология) связаны сущностно, онтологически.

Двигаясь от панпсихизма через дихотомию, трихотомию ко все более сложными, разветвленным концепциями, человечество постепенно, но непрерывно познает себя. Однако «сущность нашего ума ускользает от нас», – говорили в древности. Здесь, наверное, уместен и образ ускользающей возлюбленной из «Песни Песней»: каждую минуту кажется, что она рядом, что сейчас все счастливо завершится, все станет ясно, но … вечное движение неостановимо. Благоговение и страх Божий позволяют, помогают нам не останавливаться в познании и одновременно осознавать пределы познаваемости.

Митрополит Антоний в одной из бесед упоминает о «тайне пищи» – мы не знаем, как вкушаемая еда преобразуется в наши чувства, мысли, желания. Соотношение мозг и психика –та же самая коллизия. В своей изначальной глубине психосоматическая проблема не разрешаема. Вот прозаическая и поэтическая ее формулы:

«Ответ на вопрос, какой фактор является доминирующим – тело или дух, всегда зависит от темперамента отвечающего. Те, кто в силу своего темперамента предпочитают теорию первичности тела, скажут, что ментальные процессы являются эпифеноменами физико-химических процессов. Те же, кто верит в дух, выскажутся противоположным образом; по их мнению, тело – лишь придаток разума, и причиной всего выступает дух. Это подлинно философский вопрос, а поскольку я философом не являюсь, то и не предлагаю никакого решения. Из опыта мы знаем лишь о том, что некоторым непонятным для нас образом телесные и духовные процессы совпадают. Наш жалкий разум не в состоянии помыслить тело и дух как единое целое; вероятно это и ЕСТЬ одно целое, мы просто не можем себе этого представить <...> Поскольку мы не в состоянии помыслить их вместе, я предпочитаю говорить, что эти две вещи совпадают неким чудесным образом»

Мать говорит Христу:

- Ты мой сын или мой

Бог? Ты прибит к кресту.

Как я пойду домой?

Как ступлю на порог,

Не узнав, не решив:

Ты мой сын или Бог?

То есть мертв или жив?

Он говорит в ответ:

- Мертвый или живой,

Разницы, жено, нет

Сын или Бог, я твой.

(И. Бродский. «Натюрморт»).

Вопрос: Как происходили исцеления Христа?

Б. А. Воскресенский: Здесь опять речь идет о взаимоотношении психического и телесного.

Дмитрий Соболев: Позвольте мне сказать несколько слов. Современные методы исследования позволяют соотнести определенные структуры головного мозга с его физиологическими состояниями, что открывает новые возможности для всесторонних лечебных воздействий- и психических (психотерапевтических) и биологических ( лекарственных, инструментальных). Особую роль духовных воздействий позвольте проиллюстрировать литературным примером - фрагментом из книги Оливера Сакса «Человек, который принял жену за шляпу». Здесь описывается случай амнестического синдрома (потеря памяти) у пациента по имени Джимми:

«Самый вид его непроизвольно наводил на мысли о духовной инвалидности, о безвозвратно погибшей душе. Возможно ли, чтобы болезнь полностью «обездушила» человека?

– Как вы считаете, есть у Джимми душа? – спросил я однажды наших сестер-монахинь.

Они рассердились на мой вопрос, но поняли, почему я его задаю.

– Понаблюдайте за ним в нашей церкви, – сказали они мне, – и тогда уж судите.

Я последовал их совету, и увиденное глубоко взволновало меня. Я разглядел в Джимми глубину и внимание, к которым до сих пор считал его неспособным. На моих глазах он опустился на колени, принял святые дары, и у меня не возникло ни малейшего сомнения в полноте и подлинности причастия, в совершенном согласии его духа с духом мессы. Он причащался тихо и истово, в благодатном спокойствии и глубокой сосредоточенности, полностью поглощенный и захваченный чувством. В тот момент не было и не могло быть никакого беспамятства, никакого синдрома Корсакова (тут надо подчеркнуть, что Оливер Сакс пишет образно, так как амнезия не может полностью регрессировать – Прим. Д. С.), Джимми вышел из-под власти испорченного физиологического механизма, избавился от бессмысленных сигналов и полустертых следов памяти и всем своим существом отдался действию, в котором чувство и смысл сливались в цельном, органическом и неразрывном единстве.

Я видел, что Джимми нашел себя и установил связь с реальностью в полноте духовного внимания и акта веры. Наши сестры не ошибались – здесь он обретал душу».

Б. А. Воскресенский: Да, это замечательный пример. Телесное, мозговое страдание – потеря памяти ( амнезия) – не прошло, но духовное состояние пациента преобразилось, стало более человеческим и человечным – он стал мягче, тоньше. В связи с этим эпизодом уместно вспомнить упоминаемое митрополитом Антонием со ссылкой на Р. Гуардини понятие «смерти биографической», когда люди «потеряли разум, но телом продолжают оставаться среди нас». Такие состояния встречаются в психиатрической практике чаще всего у больных позднего возраста. И в приведенном Дмитрием примере, пусть и литературном, но вполне реалистичном, мы видим, как даже на остатках, руинах душевных процессов (распад памяти и интеллекта) возрождается, возрастает духовность.

Вопрос: Как понять и принять существование в человеческом обществе людей с изначальным глубоким недоразвитием психики, тех, кто на медицинском языке называется имбецилами, идиотами? Как увидеть у них душу и дух, за что, за кого они страдают?

Б. А. Воскресенский: И в жизни, и в медицине найти ответ на вопрос «за что?» удается далеко не всегда. Но, может быть, для христианина как человека обновленного и обращенного в будущее это и не главное, важнее – «для чего», «зачем?». Ответ на него я приводил сегодня в докладе, говоря о смысле заболевания слепорожденного: «не согрешил ни он, ни родители его, но это для него, чтобы на нем явились дела Божии» (Ин 9:3). Осознавая хрупкость человеческого существования, неизбежность страдания, христиане должны вести себя и при собственных немощах и при заболеваниях (в том числе и таких малоперспективных в плане исцеления, как указанные выше) достойно. И для таких больных мы должны делать все возможное – и ради них, и ради себя, – чтобы оставаться людьми. Причем, это должна быть не официальная благотворительность предпринимателей (желающих уйти от налогов), а именно собственное продвижение по направлению к Богу, вера в то, что по-своему, каким-то чудным образом Господь смилостивится и над этими несчастными. Припомните только что прозвучавший отрывок о беспамятливом Джимми.

Завершая работу нашей дискуссионной группы, с некоторым огорчением отмечу, что она в значительной мере оказалась не многосторонним обсуждением, а вечером вопросов и ответов. Некоторое оправдание сложившейся ситуации я нахожу в том, что в нашем собрании затрагивались преимущественно очень специальные – медицинские, психиатрические – проблемы, понимание и успешно-созидательное разрешение которых невозможно без некоторых узко профессиональных знаний.

Христианская вера, жизнь в Церкви, общение Бог – человек – это и наша повседневная жизнь и великая тайна. Благоговение перед ними – залог нашего духовного здоровья, а значит, преодоления и возможных, и, увы, неизбежных душевных и телесных недугов.