Воспоминания о митрополите Антонии Сурожском. М.Л. Котин

Откликнуться на просьбу поделиться воспоминаниями о владыке Антонии Сурожском я решил немедленно, хотя самого владыку никогда не знал лично. Всё началось для меня с чтения его проповедей и бесед. Я принял Крещение в возрасте 28 лет, вскоре после меня крестились жена и сын. Помню своё тогдашнее состояние. С одной стороны, огромная радость, ощущение, что со мной свершилось что-то великое и по сути своей невыразимое. С другой, совершенно ясное сознание того, что теперь нужно что-то делать, что после этого великого таинства оставить в своей жизни всё, как было, значило бы добровольно отвернуться от Бога, уже приняв его. Меня потрясли тогда слова ап. Петра, что человек, живущий после Крещения по своим прежним страстям подобен псу, возвращающемуся на свою блевотину – по меркам Евангелия слова не просто грубые, а прямо-таки вызывающе жёсткие. Но при этом совершенно точные и бескомпромиссные. Но и жить иначе (да и как, собственно, иначе?) я не умел, а часто и просто не хотел. Но иногда прорывалось желание что-то изменить, как-то поступить, чтобы было по-евангельски, чтобы «угодить Богу». И тут пришёл владыка Антоний. Пришёл в своих проповедях и беседах, которые как раз в то время стали массово появляться в храмах и церковных киосках, а потом и в книжных магазинах. Пришёл вместе с другими духоносными служителями Божиими современности – здесь я сначала хотел назвать некоторых из них, но потом передумал: всегда есть искушение кого-то не упомянуть, да и список оказался таким, что вряд ли кто-то сможет его принять целиком, слишком уж «разные» это люди, а ныне в моде (и, к великому сожалению и стыду нашему, в Церкви особенно) разделения и распри. В то время, начав регулярно посещать Храм, а потом и достаточно часто исповедоваться и причащаться, я с изумлением для себя обнаружил, что священники, с которыми я знакомился, каждый в отдельности, в основном, люди глубоко верующие и достойные, как правило, с удивлявшей меня, тогда новоначального, настойчивостью пытались убедить меня в том, что тот или иной батюшка либо недостаточно православный, а то и вовсе еретик, либо слишком либеральный, либо, наоборот, чересчур консервативный, обскурант и реакционер. Я очень страдал от этого, молился, чтобы эти искренние, замечательные, достойные люди встретились, поговорили и помирились, потому что, зная каждого из них порознь, я был совершенно убеждён, что их взаимная неприязнь, а то и открытая вражда в действительности плод недоразумения, а по большому счёту результат действий лукавого, ищущего разделений и вражды в Церкви. Но был один священнослужитель, о котором все, кого я знал, священники и миряне, консерваторы и либералы, терпимые и нетерпимые, длинноволосые и стриженные, с длинной бородой, с короткой бородой и вовсе без бороды неизменно отзывались с благоговением – митрополит Антоний Сурожский. Конечно, и здесь не обошлось без исключений, мне приходилось читать отрицательные отзывы и о владыке Антонии, но лично я никогда не беседовал с людьми, которые отважились бы сказать что-то плохое в его адрес. Ответ на мой вопрос, почему это так, я нашёл в проповедях и беседах о. Антония практически сразу. Как, наверное, никто другой, он говорил о самом главном с предельной, нет, наверное, с запредельной по человеческим меркам искренностью. Вступить с ним в спор значило бы повести разговор на такой высоте и с такой мерой самоотвержения и приятия Высшей воли, который по определению исключили бы всякую демагогию, лицемерие и неискренность, нередко прикрывающиеся вырванными из контекста цитатами из Евангелия, апостольских посланий и творений св. Отцов Церкви. Митрополит Антоний в своих проповедях и беседах абсолютно бесстрашен. Он не боится ставить самые «неудобные» вопросы, ему, человеку глубоко смиренному, чуждо, однако, фальшивое, ложное, притворное смирение, низвергающее вопрошающего человека до уровня пресмыкающегося раба, который своей поддельной убогостью (где уж нам, многогрешным, вопрошать о тайнах Божиих, нам бы тихохонько в уголку постоять да чайку с малинкой попить!) унижает и оскорбляет в себе образ Божий. Митрополит Антоний не боится прямо высказать Богу то, что у него на сердце и спокойно ожидать ответа с несгибаемой решимостью принять его, каким бы он ни был. Вера в Бога для него – это прежде всего доверие к Нему и стремление к Его правде. Господь, говорит он в одной из своих бесед (не помню, сам или ссылаясь на кого-то из святых), может простить и принять любого, даже самого страшного, грешника, но вот кого он никак не может принять, так это мнимого праведника и вообще того мнимого, в действительности не существующего, человека, роль которого мы пытаемся играть. Бога невозможно обмануть, сколь утончённо бы мы ни пытались это делать, сохраняя внешний вид благочестия, «силы же его отрекшись».

Главный вопрос, который владыка Антоний ставит человеку, а прежде всего, себе самому, как я думаю, можно было бы сформулировать так: Стремимся ли мы жить так, чтобы крестная жертва Христа, принесённая за нас, для нас не осталась напрасной? Христианская жизнь, по его мысли, это прежде всего реальный ответ именно на этот вопрос. Если этот вопрос поставить в центр нашей жизни, то становится возможным любой вопрошание, любое наше недоумение, любой вопль к Богу. Меня потряс совет, который о. Антоний даёт верующим: читая Евангелие, разделить всё, что там говорится, на три части. Первая часть – это то, что мы принять пока не можем, что вызывает в нас отвержение, а потому нас пугает (ведь это как-никак слова Бога, а я думаю и чувствую совсем иначе и не могу исполнить того, что Он здесь от меня требует). Надо сказать, такие места всегда ввергали меня в немалое уныние. И вот о. Антоний предлагает со смирением (истинным, а не притворным) сказать Богу: Господи, этого я не могу пока ни понять, ни принять, но я знаю, что это Твои слова, слова моего Бога, и я прошу тебя простить меня за мою духовную слепоту и, когда Тебе будет угодно, прояснить мне смысл Твоих слов. Другая часть Евангелия – это слова Спасителя, правда которых для меня очевидна, но они не вызывают у меня никаких чувств, разумом я понимаю: да, это так, это правильно и справедливо, но сердце моё при этом молчит. Эти слова не побуждают меня ни к какому действию. Здесь о. Антоний предлагает покаяться в своёй душевной чёрствости, в том, что сердце наше каменное, что слыша слово и понимая его правду, мы его не отвергаем, но и не принимаем, остаёмся теплохладными слушателями. Покаяться – и надеяться, что когда-то, может быть завтра, а может быть, очень нескоро, Господь даст нам во всей полноте понять смысл Своих слов. Но самая главная для человека часть Евангелия – это та, в которой он всем сердцем своим принимает слова Спасителя, они проникают в его душу и он говорит себе: да, это – истина, не какая-то абстрактная, а такая, которая способна перевернуть всю мою жизнь, здесь Христос говорит мне что-то, что я хочу и буду делать, что должно стать основой всей моей будущей жизни! И вот о. Антоний просит нас жить в полную меру этих слов, постараться воплотить именно в этом волю Божию в своей жизни, потому что такой отклик на слова Христа в сердце человека есть явное свидетельство того, что Бог здесь обращается непосредственно к нему. Пропустить, забыть в суете повседневности эти слова значит предать то, что живёт в самой глубине нашего сердца и что и составляет основу, самый главный нерв спасения нашей души. И, по мысли владыки, именно эти слова Евангелия и будут в конце концов судить человека, потому что они определяют ту меру, в которой он захотел или не пожелал вырасти «в полноту возраста Христова». Так же о. Антоний предлагает относиться к словам святых. Одному своему прихожанину, который сказал ему, что он не может произносить такие-то слова молитвы святого, он посоветовал прямо об этом сказать этому святому и попросить его вразумить и как-то помочь. Сам владыка рассказывает в одной из своих бесед, как он, испытывая смущение при чтении молитвы св. Василия Великого об освобождении Храма от мышей, просил святого о помощи, искренне признавшись ему, что он будет читать слова молитвы, не веря в них, а лишь руководствуясь тем, что он вообще доверяет св. Василию и почитает его. Когда на другой день грызуны из Храма исчезли, он принёс покаяние в своём маловерии! Какова должна быть вера человека в то, что он не просто молитвословствует, а реально, здесь и сейчас, беседует с живым человеком! «По вере вашей будет вам!» Для о. Антония важно «поднять» человека, побудить его к тому, чтобы он увидел не только глубину своего падения, но прежде всего ту высоту, на которую он призван Богом. Но, чтобы достигнуть второго, необходимо, во-первых, признать первое и, во-вторых, не отчаяться, но следовать путём покаяния. Поэтому о. Антоний столь большое внимание уделяет укоренившейся в традиции Восточной Церкви теме трезвения. Трезвение, как неоднократно подчёркивает о. Антоний, — это честное осознание человеком своего истинного положения, которое, насколько это возможно, приближает то, как человек видит себя сам, к тому, как видит его Бог. Увидеть себя в истинном свете – немалое мужество, не отчаяться при этом – ещё большее. О. Антоний сравнивает человека с иконой, которая долгое время пролежала под землёй, отчего на неё наслоилось столько грязи, что лика стало совсем не видно. Но, говорит владыка, что мы делаем с такой иконой? Мы не выбрасываем её вон как негодную, а осторожно, с любовью и благоговением, слой за слоем очищаем её, пока сначала не проступит образ, а затем, наконец, не будет он виден ясно. Это – символ работы Божией над человеческой душой, осквернённой грехом, условием которой является согласие человека, принятие им воли Божией о себе.

В августе 1998 года я принимал участие в лингвистическом конгрессе в шотландском городе Сэнт-Эндрюсе, что давало мне и моей семье возможность получить британскую визу. Мы решили ехать через Лондон, прежде всего в надежде попасть на службу в Храм Успения Пресв. Богородицы и увидеть владыку, а может быть, даже и побеседовать с ним. Первое действительно состоялось, второе, увы, нет. На службе владыки не было, служил владыка Анатолий, произнёсший потрясшую меня проповедь на евангельское чтение о милосердном владыке и немилосердном слуге. Исповедовались мы у о. Максима, причастились св. Таин. Узнали, что о. Антония сегодня не будет, что он, возможно, совершит Литургию в день Успения Пресв. Богородицы – храмовый праздник. В этот день у меня, по злополучному стечению обстоятельств, был доклад в Сэнт-Эндрюсе. Если бы знать тогда, что можно было просто постучаться в дом о. Антония при Храме! Что он открывал каждому приходившему и беседовал с ним, даже когда не мог по болезни быть на службе в Храме, я узнал из рассылки электронной почты, на которую подписался после преставления о. Антония. Я вспоминаю слова владыки из одной его проповеди (или беседы), что человек иногда настойчиво ищет «прямой» встречи с Богом, забывая подчас, что такая встреча может оказаться для него судом и осуждением. Владыка приводит в пример ап. Петра, который, поняв после чудесного лова рыб, Кто находился в его лодке, воскликнул: «Выйди от меня, Господи, потому что я человек грешный!». Нам не достаёт смирения сказать так, признать, что мы не готовы, что Господь не приходит на наш настоятельный зов по Своему милосердию, не желая, чтобы эта встреча с нами была нам в погибель. Это относится, как я думаю, и к встрече с людьми Божиими, каким был о. Антоний. Мы оказались недостойны, не готовы к этой встрече, и она не состоялась. Но по милости Божией мы удостоились тогда другого. Мы увидели то, что было создано руками владыки, его трудом, мы ощутили тот удивительный дух, который царил в Храме и который без слов свидетельствовал о его незримом в присутствии. Уверенность в этом была в какой-то момент едва ли не такой же, какая бывает, когда видишь человека прямо перед собой. Нечто подобное я до сих пор испытываю, когда слышу его голос, всматриваюсь в его лицо на фотографиях или во время просмотра видеофильмов. Он совершенно ощутимо разговаривает со мной со страниц книг с его проповедями и беседами и с монитора компьютера, когда я читаю присылаемые электронные письма с проповедями на воскресные и праздничные дни. Тот факт, что о. Антоний сам никогда не записывал своих слов и вообще почти не писал статей и прочих текстов, проявляется при чтении его слов, распечатанных с магнитной плёнки, особым образом. Ощутимо слышна его речь, в которой каждое слово исполнено смысла, но при этом речь спонтанная, льющаяся из глубины сердца, поражённого и потрясённого любовью Божией, которой он, насколько мы в состоянии принять, стремится поделиться с нами. В Храме, где он служил долгие годы, я уверен, навсегда сохранится особая атмосфера, особый дух. Как поётся в одном из песнопений Всенощного Бдения, «Святым Духом всяка душа живится и чистотою возвышается, светлеется Троическим единством священнотайне». Всяка душа! Это остаётся, однако, до времени скрытым от нас. Но Господь всё же приоткрывает завесу тайны, показывая нам, недостойным, на отдельных примерах, как это бывает, когда душа человека оживлена действием благодати Духа Святого, как душа «светлеется Троическим единством», когда любовь Христова изливается на нас из уст и сердца Его ученика.

Когда человек кого-то чему-то учит, кого-то к чему-то призывает или кому-то что-то советует, он прежде всего должен иметь на это право. Христианин, а в особенности священник, своё право говорить от имени Господа получает как благодатный дар, но дар этот не может не быть им лично принят и выстрадан, иначе его слова являются пустым звуком. Ап. Павел писал, что если человек говорит языками человеческими и ангельскими, а любви не имеет, то все его слова – лишь «медь звенящая и кимвал звучащий». Любовь же предполагает готовность взять на себя тяготы другого, любимого, человека и разделить с ним его скорби и радости, забыв совершенно о себе, принося себя в жертву ближнему, по заповеди Христа. Жизнь митрополита Антония является примером такого служения, достаточно просто прочитать его краткую биографию, чтобы в этом убедиться. Одна женщина рассказывала мне, как она лежала в больнице после тяжелейшей операции, испытывая нечеловеческую боль, и к ней пришла сотрудница какой-то христианской миссии со «словами утешения». Она стала с радостью и вдохновением рассказывать, что Господь Бог посылает ей страдания потому, что её очень любит, а потому она должна не кричать от боли, а радоваться такой любви Божией. Другие, здоровые, люди могут ей только позавидовать! Больная слушала проповедницу не более трёх минут, а потом попросила её уйти, предложив её снова прийти к ней тогда, когда та перенесёт то, что перенесла она. Слушая эту историю, я вспомнил, как о. Антоний описывал смерть одного молодого солдата во время Второй Мировой войны. В госпитальной палате, где он умирал, сидел с ним о. Антоний и держал его руку, пока в раненом теплилась жизнь, пожатием руки время от времени напоминая ему, что он умирает не один, что вот рядом с ним сидит человек, который готов вместе с ним сходить в этот ад умирания и смерти, идти с ним до конца и ни при каких обстоятельствах не оставить его одного. Не проникнувшись до самой последней глубины страданием или радостью другого человека, которые, как говорил владыка, проявляют в нём подлинную человечность и стирают всё наносное и фальшивое, нельзя считать себя вправе быть его советчиком. Подлинное духовное наставничество, как говорил о. Антоний, предполагает такую меру духовного зрения, при которой наставник, видя душу человека, какова она есть, принимает на себя все его тяготы и готов разделить их с ним без оговорок и ограничений.

Один московский батюшка, мой добрый знакомый, рассказывал, как он присутствовал на беседе о. Антония, когда тот приезжал в Москву. Беседа строилась так. О. Антоний говорил несколько минут, а потом все, по его предложению, молчали, размышляя о сказанном. И вот этого, тогда ещё очень молодого, священника поразило выражение лица владыки, когда он молчал. «Это было совсем не так, как у нас, — рассказывал он, — можно было лишь догадываться, о чём молчал владыка Антоний». В одной из бесед о. Антоний привёл слова одного писателя, что никто по-настоящему не поверит в Бога, пока не увидит в лице хотя бы одного человека сияния вечности. Слова эти как нельзя лучше применимы к самому владыке. Он обратил, привёл ко Христу множество людей, которые поверили Богу, увидев в нём Его подлинного служителя. Один молодой человек, склонный, как многие люди этого возраста, к максимализму, сказал мне как-то, что если бы он ничего не знал об о. Антонии, не читал его проповедей и бесед и не слышал его голоса на кассетах и в видеофильмах, ему было бы очень трудно оставаться православным. Но имея перед собой такой пример, он может искренне сказать: если о. Антоний православный, то и я без сомнения могу считать православным и себя. Конечно, можно осудить такой максимализм. Можно сослаться на Св. Писание, на целый сонм святых нашей Церкви и ещё на многие вещи. Но я хотел бы посмотреть на это с другой стороны. Если есть хотя бы один, пусть самый странный, глупый или чрезмерно самонадеянный и несмиренный молодой православный, который совершенно сознательно остаётся православным благодаря тому, что знает про митрополита Антония Сурожского, то, не давая оценки этому молодому человеку, спросим себя: Что же это за священник, который может своим примером так вдохновить даже его? Всматриваясь в его лицо, вслушиваясь в речь, вчитываясь в строки его проповедей, невольно задаёшься вопросом: Если у Господа такие служители, то Каков же должен быть Он Сам? И здесь наступает то, чего по-настоящему желает каждый подлинный ученик Христов. Он как бы отходит в сторону, уступая место Тому, у Кого он, по словам св. Иоанна Крестителя, «недостоин развязать ремень обуви Его». Владыка Антоний неоднократно повторял эти слова, призывая каждого христианина к самоотречению, к тому, чтобы уметь, как Иоанн Креститель, отречься от себя, умалиться и с радостью занять незаметное место «друга Жениха» на брачном пире Спасителя. Щедро одарённый Господом, он, как мало кто другой, сумел весь свой дар, все свои таланты без остатка и без малейшего желания сохранить что-то как своё, как свой «личный вклад в дело Христово», отдать Тому, Кто, по словам владыки, «всей Своей жизнью и всей Своей смертью» послужил спасению человеческого рода от уз греха и смерти. Вслед за ап. Павлом он мог бы сказать: «Подражайте мне, как я Христу!» Я глубоко убеждён, что в современном мире митрополит Антоний Сурожский являет такой апостольский пример. Если кто-нибудь хоть в малой мере мог сегодня подражать ему в его служении Богу и ближнему, он, несомненно, исполнил бы волю Божию о себе.

Краткая справка об авторе этих заметок. Котин Михаил Львович, родился 13 марта 1959 года в Москве, по образованию филолог-германист, доктор филологических наук. В настоящее время профессор Зеленогурского Университета (Польша).