ЖИВИТЕ ДЕРЗНОВЕННО

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

Надеюсь, вам будет понятен мой английский язык, — как вам уже говорили, я по рождению русский и выучил английский, когда мне было уже за тридцать.
Несколько лет назад во время поездки в Россию я разговорился с одним членом Коммунистической партии о своей вере и о его убеждениях, и он сказал мне замечательную вещь: «Никто не может жить без веры». Очевидно, он не имел в виду веру в религиозном смысле, но его слова свидетельствовали о таких сильных убеждениях, на которых можно выстроить жизнь. Они напомнили мне о том, что сказал мне отец, когда я был подростком: «Для тебя должно быть неважно, жить или умереть; важно то, ради чего ты живешь и ради чего готов умереть». Для меня его слова стали девизом, образом жизни, и этот образ жизни я мог бы определить не как жизнь с надеждой, но как жизнь с дерзновением, сплеча, со всей убежденностью, на свой риск. Мне довелось изведать, что такое риск. Я родился перед Первой мировой войной, мне пришлось пережить русскую революцию, потом голодные бесприютные годы, а потом еще пять лет войны, и я знаю, что можно жить дерзновенно, а можно трусливо бежать от жизни. Не думаю, чтобы кто-либо из нас — не только из вас — желал под конец своих дней остаться с мыслью, что он жил как трус, убегая от всего, что представляло опасность и риск — и ради чего? Просто чтобы удовлетворить свои сиюминутные желания? Это было бы совсем мелко для любого из нас — мелко для меня, пожилого человека, мелко и для вас, молодых. Мы живем в век трусости; люди боятся жизни, потому что боятся дерзновения. Этому надо научиться, ведь только через дерзновение можно почувствовать, что жизнь стоит того, чтобы ее прожить. Только так можно ощутить всю силу и насыщенность жизни. Ползать, пресмыкаться, коситься по сторонам, как заяц, недостойно ни мужчины, ни женщины независимо от возраста. Но все же — ради чего стоит жить и ради чего стоит умереть?

Давайте рассмотрим несколько вариантов. Первый, самый очевидный — жить и быть готовым положить свою жизнь ради тех, кого искренне любишь.
Но что значит любить кого-то? Слово «любить» имеет так много значений! Это слово служит, чтобы сказать и «Я люблю клубнику со сливками», и «Я люблю Бога», и если первое истинно, то второе куда менее верно.
Когда вы поете псалмы или читаете молитвы, можете ли вы с полной серьезностью сказать, что верите каждому слову, которое произносите? Разве вы не произносите их только лишь из вежливости перед Богом?
Этого недостаточно. Любить значит придавать другому человеку больше значения, чем себе, — его жизнь, счастье, все, что его касается, должно значить больше, чем ты сам. Однако для этого требуется большое дерзновение, и иногда приходится долго приучать себя преодолевать страх и леность, праздность и многое другое.

Итак, это первое — можно жить ради любви, ради искренней любви, которая стремится служить, творить добро, защищать любимых и помогать им. И хотим мы этого или нет, вместе мы созидаем или разрушаем град человеческий, в котором мы живем, град человеческий как человечество в малых и больших группах. Мы созидаем его, если становимся камнями, которые пригодны для строительства, если мы надежны, способны отдать себя служению другим, и если у нас есть понимание того, как построить что-нибудь стоящее. Созидать что-либо убогое, что-либо бесполезное, не стоящее труда — недостаточно. И те из нас, кто исповедует христианскую веру, могут осознать это на еще более глубоком уровне. Этот уровень состоит в следующем: град человеческий, который я хочу помочь построить, должен быть таким же, как град Божий, который хочет построить Бог; иными словами, первым жителем этого города должен быть Господь наш Иисус Христос, Сам Бог, Который вочеловечился, чтобы стать для нас примером, идеалом.

В связи с этим возникает очень серьезный вопрос: можно ли искренне верить в Бога?

Вы уже слышали, что я получил научно-медицинское образование. Так что я имею право говорить о том, что наука не препятствует вере. Вера есть уверенность в существовании Бога, в глубине собственной души и в том, что только так можно реализовать себя. Но можно ли верить в такого Бога и уважать Его?
Знаете, можно верить в Бога-тирана, бояться Его и повиноваться Ему, но уважать тирана нельзя. Можно любить Бога, похожего в нашем воображении на Деда Мороза, но это не значит, что мы можем Его уважать.
Почему я могу уважать Бога, в Которого я верю? Я скажу вам об этом в нескольких словах.

При мысли о том, что Бог создал этот мир, не спрашивая меня, хочу ли я в нем жить, может родиться внутренний протест и вопрос: «Почему?» Меня никто не спрашивал, а я теперь должен терпеть все последствия того, что Бог создал этот мир. Но Он дал мне свободу — свободу выбора между Ним и дьяволом, между жизнью и смертью, между созиданием и разрушением.
Я не просил этой свободы, почему же мне приходится отвечать за последствия этого непрошеного дара? Значит ли это, что Бог будет поджидать меня, так сказать, на выходе и накажет меня, если я сделаю неправильный выбор, хоть я и не просил, чтобы меня создавали и давали мне возможность выбора? Но одно оправдывает Бога в моих глазах — Бог вочеловечился во Христе, Он принял на Себя все последствия того, что сотворил нас и дал нам свободу, и все последствия того, как мы распорядились этой свободой, все уродство мира, в котором мы живем: войны, жестокость, концлагеря, всю немощь и боль, ненависть и все остальное. Бога, Который готов на это, можно уважать, даже если пока не получается любить Его в истинном смысле этого слова.
И за таким Богом — да, я могу попытаться последовать.
Когда Он говорит: «Я подаю вам пример, следуйте ему», я могу ответить: «Да, это пример, и я постараюсь ему последовать».

В завершение хочу рассказать вам случай, который произошел в моей родной стране, России, и который показывает, как можно следовать этому примеру, понимая, что Бог приносит Себя в дар нам. Это древняя история, она произошла в конце XII века. Между двумя племенами славян — христианским и языческим — вспыхнула война. Она была краткой — такие войны называют «блиц»: христиане осадили небольшую лесную крепость, в которой укрылись язычники; христианский князь чувствовал себя вполне уверенно: ему оставалось только ждать, пока голод, страх, отчаяние и унижение не заставят язычников сдаться.
Но он был христианином и не мог допустить, чтобы из-за него эти люди умерли в позоре и унижении, поэтому предложил им мир без каких-либо условий во имя Бога, в Которого он верил, — Господа Иисуса Христа, пришедшего примирить всех враждующих. Они не смогли ему поверить — сами они так бы не поступили — и сказали ему: «Мы готовы поверить твоему слову, но только при одном условии: если ты дашь нам в заложники одного из твоих двоих сыновей». Князь взял с собой на войну своих детей: одного звали Михаил, ему было девять лет, второй мальчик был постарше. Можете себе представить, что почувствовал отец: отдать своего ребенка, своего сына этим людям, которые, может быть, распнут его, изобьют, замучают, убьют у городских стен. Но все же он был христианином и знал, что должен сделать все возможное.
И он все ходил туда-сюда по своему небольшому шалашу. Младший из мальчиков, Михаил, проснулся, посмотрел на отца, окликнул его и стал расспрашивать о причине его тревоги, а потом сел на своем ложе и сказал: «Отец, но ведь ты рассказывал мне, что Бог Отец послал Сына Своего Единородного в мир, чтобы Он там жил и умер ради примирения с врагами. Если ты пошлешь меня, ты поступишь так же, как Бог Отец, а я сделаю то, что сделал Господь Иисус Христос». Девятилетний мальчик, моложе, чем многие из вас, имел дерзновение произнести такие слова.

На следующее утро на восходе солнца он вышел из темного леса по направлению к маленькой крепости. Девятилетний мальчик радостно шагал навстречу своей судьбе. На стенах крепости и в лесу повисло тяжкое молчание. Все смотрели на него и думали: что-то сейчас будет? И был один человек, стоявший на стене крепости, который не почувствовал жалости, которого не тронул вид мальчика. Просвистела стрела, и Михаил упал на землю замертво. Тут все, кто видел красоту мальчика, отдавшего себя в жертву ради мира, побежали из леса и из крепости, забыв о своей вражде, чтобы посмотреть, что случилось с ребенком. Он был мертв, но люди повернулись друг к другу и поняли, что больше не могут быть врагами — смерть мальчика их примирила.

Так жизнь и смерть Господа Иисуса Христа стала смыслом жизни для отца и для сына — но также и смыслом смерти для обоих. Оба они жили дерзновенно, мужественно, не как трусы, не ища для себя самых удобных и легких путей, но так, чтобы быть достойными мужчинами — я бы добавил, что то же относится и к женщинам, — не только христианами, но и просто людьми.

Мне хотелось бы, чтобы вы поразмыслили над этими словами. Спросите себя, готовы ли вы жить не просто в надежде на то, что с вами произойдет что-то хорошее, на то, что кто-то для вас что-то сделает, но жить дерзновенно, быть готовым сделать для других все, что только можно сделать, даже если это будет стоить вам спокойствия, здоровья и жизни. Через это прошли тысячи людей. Я видел это на войне, видел как врач, я уже 40 лет наблюдаю за этим как священник. Живите дерзновенно, и вы будете достойны существования, которое вам дал Бог, и доверия, которое питают к вам ваши родители, друзья и все остальные. Аминь.

***

ПОЧЕМУ Я ДО СИХ ХРИСТИАНИН

Вопрос, который передо мной поставили — почему я до сих пор христианин. И отвечу я на него так же, как один французский писатель нашего столетия, который написал книгу под названием «Бог существует: я Его встретил». Я христианин потому, что в моем опыте была встреча с воскресшим и, следовательно, живым Христом. Мой жизненный опыт связан с тяжелым, жестоким периодом европейской истории — Первой мировой войной, русской революцией и ее последствиями, годами эмиграции, которые были временем насилия, голода, страха, физических и душевных страданий, неприкаянности. У меня не было возможности научиться каким-либо представлениям о Боге или религии. Я не был атеистом по убеждению, просто Бога для меня не существовало, я никогда не встречал Его, Он не играл в моей жизни никакой роли.

А потом я Его встретил. Я Его встретил в тот момент, когда и не думал искать этой встречи. Я был подростком; жизнь казалась мне таким тяжким бременем, что я решил: если в течение года не найду в ней смысла, который бы превосходил наполнявшие ее ужас, страх, боль, голод, неприкаянность, то покончу с собой. Вдобавок ко всему я попал на лекцию одного замечательного священника, который, наверное, никогда до этого не говорил о Боге с мальчиками моего возраста. И то, что он рассказал нам о Евангелие и о Христе, так глубоко меня задело, так возмутило, что я решил проверить, правда ли все это; и если Бог, Христос и Евангелие таковы, как он описал, я решил по-кончить с ними навсегда.

Я вернулся домой; поскольку я был мальчиком смышленым, то сначала посмотрел, какое из Евангелий самое короткое — им оказалось Евангелие от Марка. Я начал читать. И тут что-то произошло; возможно, это был первый приступ болезни, которая превратила меня в душевнобольного, каким меня считает генеральный секретарь Гуманистического общества.

Где-то между началом первой и концом второй главы я вдруг явственно ощутил чье-то присутствие на другом конце стола. Я поднял глаза от книги. Я никого не увидел, ничего не услышал, не было никакого видения или другого чувственного ощущения, но в одном я был уверен абсолютно: я знал, что по ту сторону стола стоит живой Господь Иисус Христос, о Котором я начал читать, и раз Он жив, значит, все, что я о Нем прочел, было правдой. Если Он живой здесь стоит, значит, Он действительно был распят и воскрес; значит, Он действительно Сын Божий, Который по непостижимой любви стал Сыном Человеческим для спасения мира. Я не мог себе объяснить Его любовь, но она по-ставила меня перед фактом существования любящего Бога — такого Бога, Который любит ценой Своей жизни и смерти, ценой полного самопожертвования. До этого я знал любовь между мною и моими родителями, любовь в очень узком домашнем кругу, но я также знал и чувствовал каждой клеточкой тела, всеми фибрами души, что окружающий мир — это джунгли, что всякий человек может быть опасен, и единственный способ выжить — это стать твердым как сталь, непроницаемым, непробиваемым. И вдруг я сталкиваюсь с Богом, Который целый мир создал по Своей любви; листая страницы Нового Завета, я почти сразу попал на отрывок из Евангелия от Матфея, где говорится о том, что Бог изливает Свой свет на добрых и на злых. Я в тот момент подумал: «Если Бог может одинаково любить добрых и злых — первых, возможно, радостно, а вторых распинаемой жертвенной любовью, значит, если я хочу быть с Ним, я должен научиться любить на тех же условиях».

И я помню, как на следующее утро я вышел из дома (мы в то время жили в пригороде Парижа), посмотрел на людей, спешащих на железнодорожную станцию, и сказал себе: «Бог создал их всех Своей любовью, Он любит каждого из них, с болью или радостью, но Он их всех любит — значит, и я буду их любить любой ценой, и что бы они мне ни сделали, я себе никогда не позволю их не любить». Это чувство было такой силы, что я помню, как, зажатый посреди взрослых в битком набитом вагоне, я, 14- или 15-летний мальчишка, с трудом повернулся к своему соседу (до сих пор его помню: смуглый низкорослый господин с черными усами и довольно суровым выражением лица) и сказал: «Вы читали Евангелие? Вы знаете, что Бог Вас любит?». Он посмотрел на меня с таким же выражением, как тот джентльмен из Гуманистического общества.
Он ни слова не произнес, но было понятно, что он подумал. Вот так произошла моя встреча со Христом.

И когда я говорю, что верую во Христа, я не имею в виду, что моя бабушка, мама или кто-то другой рассказали мне про Него нечто убедительное, или что я был эмоционально укоренен в церковной традиции. Я верую во Христа потому, что я Его встретил живого и потому, что Он преобразил мою жизнь. Преобразил не в том смысле, что я стал хорошим человеком, но помимо обычных измерений нашего мира — времени и пространства — для меня как бы открылось третье измерение глубины, вечности, любви.

Затем я продолжил читать Евангелие и сделал еще одно открытие, связанное с притчей о блудном сыне. Я обнаружил в ней нечто, что меня глубоко поразило. Вы, вероятно, помните (сейчас, конечно, у меня нет возможности пересказать всю притчу), как блудный сын возвращается домой и по пути по-вторяет про себя покаянные слова, которые он собирается сказать отцу: «Отче, я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих». Вы когда-нибудь обращали внимание на то, что в евангельском тексте отец не дает сыну закончить эту последнюю фразу? Этим он как бы говорит: да, ты недостоин, но ты не можешь восстановить со мной истинные отношения, если только это не будут отношения отца и сына (или дочери, если говорить более обобщенно).
Ты можешь мне быть только достойным или недостойным сыном или дочерью. Никаким способом, никаким усилием ты не можешь стать достойным слугой, рабом или наемником.

И здесь я увидел, что мы призваны Богом к величию — быть не кем иным, как сыновьями и дочерьми Бога Живого. Образ этого величия можно увидеть в Господе Иисусе Христе, Который был в полном и совершенном смысле человеком, поскольку Он одновременно был Богом, а истинный человек — это тот, кто, по слову Священного Писания, стал причастником Божественной природы, кто привился Христу, исполнился Духом Святым и кто благодаря чуду Божией любви и принятия, взаимного, двустороннего принятия веры и жертвенной любви, стал единородным сыном Божиим в Единородном Сыне Божием. Эта мысль принадлежит Св. Иринею Лионскому, который жил во II в. н. э. Это было второе мое открытие: Бог не хочет, чтобы мы были Ему рабами или наемными слугами; Он призывает нас к величию богосыновства, Он хочет, чтобы мы вступили с Ним в такие отношения, в которых пребывал и вечно пребывает с Ним Его Сын Единородный.

Затем я обнаружил еще одну важнейшую вещь — далеко не сразу, а по мере вчитывания в Евангелие, по мере взросления и вырастания в более широкий и, возможно, глубокий опыт Евангелия и христианства; и вещь эта меня глубоко поразила. Бог величественных храмов, Которого Ветхий Завет называет Богом Израилевым, непостижимый, недосягаемый Бог становится человеком. Западный мистик Ангелус Силезиус, который писал по-немецки, выразился так: «Я так же велик, как Бог, Он так же мал, как я». Бог достаточно велик, чтобы стать одним из нас, и Он есть сама любовь: по любви к нам Он захотел стать уязвимым, беспомощным, отдаться в наши руки, как отдается любовь в руки возлюбленного, и именно это мы видим в Младенце из Вифлеема — он уязвим, беспомощен, беззащитен, Он как бы говорит миру: «Я пришел ради вас, делайте со Мной, что хотите, но Моя любовь к вам никогда не поколеблется». Вот что в тот момент означало для меня Боговоплощение. И в то же время в моих глазах такой Бог намного более велик, чем просто Бог, обитающий на небесах, всемогущий и взирающий на Землю с безопасного расстояния.

И здесь я хочу сказать нечто крайне для меня важное. Если бы Бог создал этот мир и вызвал нас из небытия, не спросив нашего желания, если бы Он дал своему творению, а именно нам, людям, свободу — свободу принимать Его или отвергать, любить или ненавидеть, выбирать между Ним и сатаной, выбирать между жизнью и смертью, а потом ждал бы нас по ту сторону бытия, чтобы судить нас: «Ты неправильно распорядился свободой, которую Я дал тебе, ты оказался недостоин Моего акта творения — ступай в ад и будь проклят» (и я употребляю эти выражения в богословском, а не обиходно-разговорном смысле) — такого Бога можно было бы бояться, может быть, даже любить, пока трагедия не коснулась тебя лично, но Его никак нельзя было бы уважать. Но в Иисусе Христе я открыл для себя Бога, Который берет на Себя полную ответственность за Свой акт творения, за свободу, дарованную Им людям, и за все последствия того, как мы этим даром распоряжаемся, причем последствия не только для нас, но и для Него Самого — а главное последствие в том, что Он отдает Своего Единородного Сына на смерть ради нашего спасения.

Произошедшее на Голгофе меня поразило, и я с глубоким волнением услышал слова Христа, которые Он произнес перед смертью: «Боже мой, Боже мой! для чего Ты Меня оставил?». Это момент, когда Христос в Своем человеческом сознании утрачивает чувство того, что Он — Сын Божий. Конечно, не в том смысле, что Он перестает им быть: это, как кто-то выразился, своего рода метафизической обморок. Он на какой-то момент теряет из виду, Кем Он является, как и мы сами очень часто теряем из виду нашу честь, наше достоинство и наше призвание. И это было для меня открытием колоссальной важности, потому что я увидел следующее: вот Бог, Который пришел в этот мир во имя Отца, чтобы возвестить правду жизни, величие человека, чтобы раскрыть перед человеком его грех и стать для него путем спасения; вот Бог, Который до такой степени предан Отцу, что соглашается принять отвержение, ненависть и смерть от рук всех тех, кто не готов слушаться своего Господа — то есть жадно и трепетно вслушиваться в слова Того, Кто их возлюбил, Кто был их Спаситель и Создатель. И в то же самое время Христос, воплощенный Бог, избрал такую полную и всецелую солидарность с человеком, что Он предстоит Отцу как один из нас, не просто будучи человеком по воплощению, но и разделяя с нами все страдания человеческой жизни: голод и жажду, усталость, отверженность, предательство — и еще кое-что, намного более страшное. Он разделяет с нами потерю Бога, в которой корень всего ужаса человеческого существования, причина искаженности изначально совершенного мира, смерти, страдания, страха, жадности, ненависти, всех разрушительных стихий. Бог до такой степени близок к нам, что становится одним из нас и разделяет с нами все последствия человеческого греха, в том числе смерть — потому что убить может только потеря Бога. Я почувствовал — да, Такого Бога я могу уважать, Таким Богом я могу восхищаться. Такой Бог имеет право сказать: «Я дал тебе пример, чтобы ты ему следовал». Такой Бог открывается нам не только как Творец, вызвавший весь мир из небытия Своей любовью. Он открывает нам, кем является для Него каждый человек: Его возлюбленным — а значит тем, кого можно любить любой ценой. Я опытно пережил это на войне и в тот момент, когда меня арестовали как участника французского Сопротивления: я понял, что нельзя ненавидеть, можно только сострадать, только любить, быть готовым отдать свою жизнь за другого, чтобы в этот момент сказать: «Отче! прости им, ибо не ведают, что творят».

В такого Бога я верю, в такой мир я верю, и именно поэтому я стал христианином — потому что я встретил живого Христа; и я продолжаю оставаться христианином потому, что не только в этой первой встрече с Ним, но и в результате долгих лет (уже почти 60 лет) напряженных раздумий в условиях нашей сложной, трагической современности, я пришел к выводу: да, вера в Бога совершенно оправдана, Ему можно верить, и я всю жизнь могу стоять в этой вере.

***

Перевод с английского Анны Дик и Анастасии Кирилловой под редакцией Елены Майданович
Составители: Ярослав и Дарья Горожанкины, Михаил Гутник, Вера Ерохина, Елена Садовникова, Ольга Цейтлина, Ольга Юзбашева, Друзья Фонда «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского» facebook.com/mitrasfund
Корректор Ольга Цейтлина
Дизайн, верстка Яна Родина

Книги митрополита Антония можно купить в онлайн-магазине "ВСТРЕЧА"