|
Презентацию
книги митрополита Антония «Уверенность в вещах невидимых.
Последние беседы» мы начали просмотром
заключительного
видеофрагмента из цикла бесед Владыки
98-99 гг., опубликованного в сборнике Трудов под названием
«Я хочу поделиться с вами всем, что накопилось». Мы сделали это по двум
причинам: во-первых,
сейчас идет вторая неделя Великого Поста, когда мы все ежедневно читаем молитву преп.
Ефрема Сирина. В этой молитве
есть одно
трудное прошение: дух же целомудрия, смиренномудрия… Прослушав предложенный фрагмент,
мне кажется, становится ясно,
что такое дух смиренномудрия, без дополнительных объяснений.
Во-вторых,
слова Владыки являются как бы прологом к книге, о которой мы
сегодня будем говорить. Ровно через два года
Владыка, как и
обещает в заключение цикла, снова обращается к поднятым
им темам сотворения мира,
Воплощения, духовного пути, искания и опыта, но в совершенно
ином ключе и, я бы сказала, совсем в иной тональности.
И обращается
он к своей англоязычной
пастве. Когда я впервые попала на
одну из бесед цикла, они меня сразу
поразили своей
значительностью. Мне посчастливилось
слышать выступления Владыки на протяжении
последних 11
лет его жизни, ни одно из них не показалась мне
поверхностным, и все же
сложилось отчетливое впечатление, что беседы 2001-2002 года
стоят особняком по предельной напряженности, по концентрации мысли,
глубине и открытости.
Я собрала аудиозаписи бесед и расшифровала их. Кому
доводилось расшифровывать со слуха, знают, что во время работы
приходится очень внимательно вслушиваться в текст,
возвращаться к нему не раз, и это
дает возможность вникнуть в каждое слово. Такое внимательное
вчитывание открывало все новые и новые
пласты в тексте, никак не утоляло изумления
перед его глубиной и богатством,
и вызвало острое желание поделиться открывшимся сокровищем.
Ждать, пока маститые английские издательства возьмутся за
работу, было невозможно. Духовная дочь Владыки, ридер
эмеретус Даремского университета Аврил Пайман любезно
согласилась отредактировать
расшифрованный текст, не сокращая его, и было выпущено
мини-издание бесед на английском языке, тиражом 200 экз.
На перевод
бесед на русской я, разумеется, сама решиться никогда не
смогла бы. В том, что перевод все-таки был сделан, –
полностью заслуга Елены Львовны Майданович, переводчику
многих текстов
Владыки. К нашему большому сожалению,
принять участие
в сегодняшней
презентации она не смогла
из-за отсутствия в стране. Публикацию также готовили: Сергей
Кокурин
– ответственный редактор, Анна Шмаина-Великанова, в
сотрудничестве с которой составлялись
комментарии; над переводом помогали работать Марина Уманцева,
Фредерика де Грааф и Татьяна Майданович. Дивный по полноте,
сбалансированности и деликатности изложения биографический
очерк написала Аврил Пайман, которая тоже сейчас, к
сожалению, в Англии. Публикацию осуществили и сделали обложку сотрудники издательства «Никея».
Но движущая
сила издания - Елена Львовна. И подвигла она меня так
сказать, обманным путем. Неоднократно
выслушивая
мои восторги по
поводу богословских взглядов Владыки на материю, познание и
науку, на то, как сильно они повлияли на мои
профессиональные представления, Елена
Львовна предложила мне подобрать материалы для сборника о
материи и познании на русском языке. Собрав тексты, я
поняла, и что сборник невозможно себе представить без
включения в
него с 5-8 глав из цикла «Последних
бесед».
Тогда Елена Львовна сказала: «Знаешь,
нужно
перевести, хотя бы начерно, потому что ни один редактор не
возьмется за составление книги, пока не будет знать, о чем в
беседах речь». Ну, начерно для
редактора я согласилась. И, как говорят, англичане, - I was
in for it, –
попалась, потому что остановится уже не было никакой
возможности.
Елена Львовна, как знаток стиля Владыки, не оставляла меня
ни на одном этапе перевода. Она терпеливо правила почти
каждую фразу, я снова полностью перерабатывала
текст, найдя смысловые неточности, а Елена Львона и в не
меньшей мере ее сестра, Татьяна Львовна, невозмутимо снова
правили стиль,
пока обе не сказали – хватит. Я согласилась, не потому что
посчитала перевод адекватным, а потому что не могла представить, что на каком-то этапе
можно будет с уверенностью сказать, будто мысль Владыки полностью мною постигнута,
а главное, что
в прозрения веры Владыки
удалось погрузиться настолько, что бы
их точно передать.
О структуре,
стиле и языке бесед можно говорить много, если
будут вопросы, то я на них остановлюсь. Хочу только отметить
предельно четкую аргументацию, сжатую и строгую. Каждая
беседа, хотя и является частью цикла, представляет собой
законченный, логически выстроенный дискурс.
Отчасти внутренняя законченность каждой отдельной беседы
убедила нас
опубликовать их без удаления повторов
сюжетов, встречающихся на протяжении цикла.
На случай,
если Владыку укоряли, что он повторяется, у него было
заготовлено несколько ответов. Помнится, он рассказывал об
одной прихожанке, русской дородной благочестивой даме,
которая регулярно приводила с собой мужа – небольшого мужичка,
любителя
рюмочки-другой, который все порывался сбежать в
паб. Однажды даме с утра в воскресенье нужно было куда-то
отлучится. Она привела мужа в храм, наказала ему отстоять
службу и пригрозила, что заставит отчитаться. После службы
они встретились у храма, и дама стала грозно допытываться:
«Был на службе?» - «Был». – «Священник проповедь говорил?» -
«Говорил» - «О чем?» - «О грехе». – «И что он говорил о
грехе?» - «Да, - отмахнулся мужичок, - как всегда – против».
В этой шутке
слышен смех Владыки, но в отличие от знакомых
нам текстов, в книге «Уверенность в
вещах невидимых» непривычно мало примеров и притч-рассказок,
совсем нет шуток. Все очень серьезно.
И второе,
что я хотела сказать о языке: это – широкое использование опорно-ключевых слов,
поддерживающих структуру повествования
и одновременно, как ключом, открывающих дверь к пониманию
разный понятий, ситуаций или
разных планов повествования. К примеру, используя словосочетание
«простой путь»
Владыка размышляет и о погружении в тварность,
и о
предательстве Иуды, и о тенденции
упрощенно толковать Слово Божие. Другие примеры ключевых
слов: путь, видение, намерение и т.д
Одним из
сложных вопросов, с которым мы столкнулись при
подготовке книги –как озаглавить
беседы. Каждый, кого приходилось
спрашивать о заглавии для книги, видел
в ней что-то
свое. Редактор английского издания, Аврил Пайман, предложила
перефраз евангельской строки «О свете, который во тьме
светит» On the Lith That Shineth in Darkness, который был
выбран для
английского издания.
Как я уже
упоминала, меня, как ученого, больше всего пронзили
размышления Владыки о древе познания, потому что это имеет
для меня самое непосредственное жизненное значение. Помните,
как св. Амвросий Оптинский оставляет
ученых собеседников, чтобы объяснить старушке, как
выращивать гусей? И на укоры ученой братии он отвечает: «Конечно,
я в первую очередь должен был ей объяснить, как
поступать,
чтобы гуси не дохли: ведь в этом для нее вся жизнь!»
Я более четверти века посвятила науке, это – мои «гуси», но если вдуматься, что такое наука, то
упрощенно можно сказать, что наука – целеустремленное,
профессиональное следование путем древа познания. Но если
рассмотреть в предельном развитии привычное представление о
древе познания,
когда утверждается, что вкушение плода с него привело к
грехопадению, то получается (может быть я немного утрирую),
что наука – тщательно разработанный и усовершенствованный
путь погибели! Разумеется, тот, кто занимается
наукой профессионально, внутренне
ощущает, что познание, вдохновение, творчество, изумление
перед открывающимся неизвестным не может не быть
даром Божиим, не может вести прямиком к погибели, но одно дело
– личный опыт, другое – место познания в домостроительстве
спасения. И видение Владыки,
что древо познания – не древо смерти, а символизирует
альтернативный путь к Богу: познания Бога через Его
творение, через Его дела, через Его действия, дает огромную
надежду. Мне не
приходилось встречать более емкого с одной стороны, и более вдохновляющего с другой, богословского (именно богословского)
определения
науки, чем то, которое дает Владыка: «наука – часть
богословия, когда она является
познанием Творца путем познания Его творения», что на самом
деле, является перефразом слов апостола Павла (Рим: 1:20
привожу в пер.
еп. Кассиана Безобразова: «Ибо
то, что незримо в Нем, созерцается от создания мира чрез
размышление над творениями: и вечная Его сила и Божество»).
Путь познания, который так же, как и все творение, искуплен
Воплощением,
когда Бог входит в историю.
Цитата:
«Это
путь, следуя
которым, можно постепенно открывать для себя Творца через
познание Божьего творения, причем не когда-то в будущем, а
на пути. Это происходит одновременно: мы познаем Бога и
через дерево жизни, и через дерево познания, через Его
творения, через Его деяния, через Его Премудрость и, в
конечном итоге, через Его Вочеловечение и Распятие, через
Его Воскресение, которые открывают нам новый путь к
пониманию созданного Им мира».
Но вернемся
к заглавию. Из всех предложенных
наиболее емкой и глубокой нам показалась интуиция Татьяны
Львовны Майданович, которая более 30 лет жила в Лондоне
рядом с Владыкой, кропотливо собирая аудиозаписи
его вступлений.
Она является издателем первых его книг на русском языке и
блестящим переводчиком его бесед. Она
сказала: «Заглавие должно быть
такое: Последние беседы». Действительно, если развить ее мысль,
то можно сказать, что беседы последние в том смысле,
что Владыка обращается к последним пределам, конечным
истинам, вопросам, стоящим на пороге вечного, на грани
непознаваемого и невыразимого: сотворение мира, сотворение
человека, грехопадение, смерть, трагедия, отобразившаяся в тайне
Святой Троицы.
Владыка
всегда с большой осторожностью говорил о мистическом опыте,
даже слов таких избегал. Когда ему задавали прямой вопрос, к
примеру, о том, каких писателей мистиков он предпочитает, он
отвечал: никаких. И говорил, что ему
чтение мистических творений напоминает опыт его голодного
детства, когда он проходил мимо булочной, останавливался,
втягивал носом аромат свежеиспеченного хлеба и … шел дальше
еще более голодным. Меня всегда интересовало, что Владыка
имел ввиду этой шуткой? Предупреждал о том, что тяга
к мистике опасна и искусительна? Однажды
один из ближайших учеников Владыки мне сказал: нет,
об этом нельзя
говорить, не потому что опасно, а
потому что тайно.
Много, но столь
же прикровенно Владыка говорит о невыразимом словами опыте Владыка и в последних
беседах, и я не уверена, что готова
приводить примеры.
Беседы последние в том смысле, что поднимают последние,
предельные
вопросы, стоящие перед каждым человеком,
и поднимают их с предельной честностью: Откуда зло, если Бог
всемогущ? На
что мне опереться, когда одолевают сомнения?
что или Кто
стоит за моей уверенностью?
Откуда смерть в
мире, о котором Господь сказал, что он добр, хорош? Вы, наверное, обратили
внимание, как Владыка говорит: с
грехопадением
смерть вошла в судьбу человека, потому
что он
потерял способность жить вечно (т.е. как бы,
не как наказание, а как неизбежное следствие). Где-то в
другом месте он говорит: «Человек умирает, когда он
соглашается умереть». Это выше моего
опыта и понимания, но у Владыки
опыт смерти неизмеримо больше моего.
Беседы последние
в том смысле,
что они обращены к взрослой, если можно так выразиться,
аудитории. Ведь
если вдуматься, то Владыке в течение большей
части его пути
очень редко предоставлялась
возможность говорить с аудиторией, готовой до конца во всей
полноте воспринять то, что ему хотелось передать. Слушателям
именно этой полноты так часто не хватало. К примеру, нам
больше всего знакомы его тексты, обращенные к советским (или
постсоветским) слушателям. Это аудитория,
которая выстрадала свою тягу к Богу, но почти не знакома
с начатками
богословия. Есть сотни бесед,
обращенных к англиканской аудитории, традиционно хорошо
образованной, но не имеющей представление о православии.
Есть циклы,
обращенные к молодежи, не имеющей за
плечами жизненного опыта, к людям пришедшим в Православие
разными путями,
но только входящими в Церковь,
незнакомыми с Традицией с большой буквы. И вот Владыка
говорит последний раз о вечных предметах, последний, но не
хронологически. Он проживет еще больше
года, прочитает еще один цикл, но основным нервом этого
цикла будет преодоление земных нестроений.
Беседы же 2001-2002 гг
он обращает своим ученикам, которых он вырастил в течение
полувека, которые созрели достаточно, чтобы его слышать, и
даже, если это не так, то у него уже больше нет времени,
впереди – личная Голгофа. И он говорит им все.
О чем же
он говорит? На этот
вопрос я тоже получала самые разные ответы и
в разные периоды меняла свою точку
зрения. Надеюсь, сегодня услышать мнение участников семинара, а
для инициации
дискуссии хотелось бы поделиться одним наблюдением.
Однажды прочитала в одном из писем Владыки его ответ на
просьбу написать автобиографию: «Нет, это
невозможно… Я
хочу исчезнуть». Фраза больно резанула. Но потом постепенно стало понятно:
его деятельность настолько разнообразна, служение настолько
широко, что его биографию можно подвести под любую теорию:
красный и монархист, русский патриот и западник, традиционалист и
либерал и т.д. и т.д. Я уверена, что мы будем,
и совершенно законно, пытаться собирать факты жизни и
служения Владыки, не только потому, что он нам дорог, но
потому что он наш современник и своей жизнью – современной
нам – свидетельствует, (пользуясь его
же словами) что «Евангелие в наши дни радикально
возможно». И нам это свидетельство
жизненно необходимо.
Но вот, как мне кажется, перед нами биография, рассказанная им самим, автобиография, но не автобиография земного путешествия с
вехами исторических фактов, а биография
духа. Помните завет, который Владыке по его словам дал
его отец: «Неважно
жив ты или мертв, важно для чего ты жил и ради чего готов
умереть». «Последние
беседы», как мне кажется, биография духовного искания,
которая начинается с Омеги, со встречи со Христом,
с уверенности,
которую дает только Бог и которая преображает, делает иным
(помните, начало первой беседы:
неверующий
человек сразу распознал инаковость Владыки: «нам
не нужна Ваша уверенность»). Потом идет нащупывание пути – отрывистые
фразы первых бесед – и постепенное
возрастание,
встреча с Писанием, опытом святых, молитвами Церкви, и снова
уход в глубины
неизреченного опыта; потом встают
вопросы, порой мучительные и неразрешимые, о том, кто я,
человек? Откуда мир? Соприкосновение с трагедией мира опять возвращает к
единому Прибежищу и позволяют
прикоснуться к трагедии, отображенной
в тайне
Пресвятой Троицы. И снова, как
схождение с
горы Преображения, возврат
к проблемам
окружающего нас мира, разделенности христиан, иноверия
и искупления мира.
И дивные заключительные слова
– завет. Как сказала одна из
духовных дочерей Владыки – он не мог уйти, не дав нам напутствия.
«Все это ― составляющие
уверенности, уверенности, которая бывает разной… И если мы искренни, если
боремся честно, то полумрак постепенно все ярче и ярче
станет озаряться светом Божиим. И тогда уверенность придет
на смену поиску и сомнению, уверенность, которая является
доверием Богу, непоколебимым упованием на Него, уверенность,
которая означает доверять Ему настолько, чтобы даже в
моменты, когда тьма одолевает, все равно оставаться с Ним… И тогда перед нами
встанет реальная необходимость жить по Евангелию или, если
хотите, жить так, чтобы Бог мог убедиться в нашей верности
Ему. И если жить так, то это позволит нам все больше и
больше врастать в единство с Богом, и полумрак будет иметь
все меньшее значение, потому что значение имеет свет.
Окружающая нас тьма станет словно туман, который можно
преодолеть, потому что знаешь: за ним ― сияющий солнечный
свет».
|