Вечер «о красоте»

- Мы, художники, используем в своей работе пластический язык, как пример этого, мы решили показать некоторые свои картины (они выставлены в фойе), поэтому, чтобы использовать в разговоре «физический» язык, мы будем благодарны вашим вопросам. Опираясь на те вопросы, которые нам прислали перед семинаром его устроители, могу сказать что-то из своего опыта.

Мне кажется, что опыт красоты – это тот опыт, который есть у нас у всех, и который наиболее распространён именно как опыт. Потому что через что входит в нашу жизнь Бог, как мне кажется,- через Любовь и Красоту. Может быть ещё и через обратное опыту красоты чувство – через ужас, ужас перед тайной вселенной, например. Но любовь часто идёт от кого-то, а красоте, нерукотворной красоте, идти не от кого, кроме как от Бога. Когда мы смотрим на море, мы можем испытывать и благодарность, и любовь, и ужас – но красота моря, это объективная красота, а не субъективная. По сути, если говорить о ремесле художника исходя из личного опыта, красота, это то, чем художник и занимается. Художник как бы смотрит на то, что его трогает и создаёт некий документ. Я скажу о себе, в своей работе я не думаю о зрителе, та красота, которую я вижу, требует от меня какого-то ответа. И произведение искусства – это, прежде всего, ответ художника на то, что он видит. И отсюда сразу возникают два вопроса, две составляющие нашего ремесла.

Первый - это вопрос языка. Ты должен ответить красоте на каком-то языке. Языки у художников разные и поиск языка всегда мучительный процесс. У каждого он свой, здесь подключается всё, и талант, и опыт, и профессионализм.

Второй – это вопрос больше в теме нашего семинара, вопрос видения. То есть ты видишь, или не видишь… Например, у нас есть летний дом в Тарусе, месте безусловно красивом. Дом стоит на холме. Подъём на эту гору – одна из самых живописных дорог Тарусы. Кроме того, что наверху горы стоит замечательный храм, с дороги открывается такой вид, что многие специально приезжают сюда смотреть на Оку и заокские дали, настолько это красивое место. Мы заметили для себя одну забавную закономерность, когда мы приезжаем в Тарусу и подымаемся по дорожному серпантину на эту гору, мы всегда встречаем на дороге одну и ту же женщину. До смешного, когда в будние дни просто идёшь в город или гуляешь – женщины нет, а вот если только въезжаешь из Москвы в Тарусу – она идёт на встречу. Мы даже стали посмеиваться. Может это дух этого красивого места. Выглядит она всегда одинаково: на голове шляпа, разная, в зависимости от погоды и ярко накрашенные щёки, то есть понятие красоты и стремление к ней у незнакомки есть. В очередной раз въезжаем в Тарусу, взбираемся на горку, она идёт на встречу. «Давайте мы Вас подвезём, вам куда?»- не выдерживает муж. Женщина, ничуть не удивившись, садится в машину, называет свою улицу, и дальше за всю дорогу говорит только одну фразу: «Вот ездят и ездят, ездят и ездят. И чего ездят? И чего смотрят? Нечего здесь смотреть, грязь одна!»

Это и есть вопрос видения. Ты, как художник, тоже то видишь красоту, а то не видишь. И это очень мучительный процесс. И виденье напрямую связано с опытом Бога, как мне кажется. То есть это ответ на вопрос, который был задан на семинаре: насколько опыт красоты для художника связан с опытом Бога. Когда тебе что-то открывается.… У нас у всех есть этот опыт, распахивая дверь подъезда, ты можешь увидеть грязную машину или что весна началась и происходит что-то удивительное.… И это виденье и зависит от тебя, и не зависит. Ты вдруг понимаешь, что тебе его кто-то даёт, дарит. И это есть опыт Божьего присутствия в мире.

Что значит смотреть глазами веры? Когда верующий смотрит на бумажную икону, он знает, что за ней образ Богородицы. Так и художник, когда смотрит на мир, даже когда, как бы, не видит красоты, он знает, что за видимым стоит Красота, стоит Бог. И ощущение Божьего присутствия очень важно. Потому что виденье сродни благодати. Каждый художник живёт опытом откровения, открытия ему красоты. И тут можно вспомнить один из вопросов к семинару: есть ли опасность в виденье художника. Конечно, есть. Когда виденье уходит – это очень мучительно. Серафим Саровский, когда от него ушла благодать – встал на камень и не вставал с него, молясь, многие дни. Художник, как правило, на камень не встаёт. Просто на него находит отчаянье. Ты как бы бьёшься об стену. Работаешь – но работа не идёт. Тут как раз к Фаусту и приходит Мефистофель… Опасность заключается в том, что в этом отчаянии художник готов на многое, лишь бы вернуть утраченное виденье и свободу, внутреннюю свободу творчества.

Очень интересно о виденье написано в одном из трактатов Древнего Китая. Как и в древнерусской иконописной школе в древнекитайской живописи существовало множество правил и канонов как рисовать человека, дерево, гору, реку. Художник мог нарисовать всё, что требуется, как бы из головы, руководствуясь только канонами. Но при этом художнику говорилось: Если ты вдруг видишь красивую гору, то знай, это не ты увидал гору, а гора обратилась к тебе. И тебе надо её зарисовать. Если ты этого не сделаешь, гора может к тебе больше не обратиться.

Прежде всего, что такое реальность мы до конца не знаем. Во всяком случае к красоте реальность имеет опосредованное отношение.

Простой пример, фотография. Когда, мы, увидев красоту, пытаемся её быстро сфотографировать… Меня, в частности, регулярно мучают друзья, съездившие на Святую землю и с восторгом показыающие мне фотографии поездки. Я никогда не была на Святой земле, но смотреть фотографии эти мне скучно, потому что они, как документ, не передают той реальности, ради которой были сделаны.

Часто художник делает тоже самое. Не успев или ленясь зарисовать что-то нужное для будущей работы, я просто фотографирую то, что вижу. И каждый раз убеждаюсь, что для работы лучше было бы этого не делать. Потому, что открывая фотографию потом в мастерской – ты видишь, что эта карточка не имеет ничего общего с тем, что ты видел и хотел запомнить. Получилась своего рода смерть места.

Ведь что такое пейзаж – это ведь не набор деталей: дерево, дорога, куст, дом, забор, человек – это нечто общее, что объединяет всё видимое и создаёт гармонию его частей. Может быть, это и есть Божественный свет, разлитый в мире. Художник в той или иной мере пытается уловить взаимосвязь всего со всем, когда он рисует пейзаж и вообще когда он что-либо рисует.

Говоря о природе творчества и виденья красоты легче всего обращаться за помощью к литературе. Но я, как представитель художников, взяла себя в руки и решила удержаться от цитирования Блока, Пастернака и Цветаевой. Приведу высказывания художников.… Например, Пабло Пикассо: «Если картина обладает большой силой воздействия, то это происходит потому, что в ней есть дух Божий. Но люди могут понять это выражение неправильно. Между тем, оно ближе всего к истине».

В связи с этой мыслью, удобно было бы привести высказывания художников, всю свою жизнь посвятивших Богу, напимер Андрея Рублёва или Фра Анжелико. Но биографии большинства художников далеки от святости. Общее в их жизни – это служение. Служение искусству. А значит опыт красоты и опыт Бога есть у каждого серьёзного художника.

Мы все любим картины Винсента Ван Гога. Трудно найти более драматическую и неспокойную судьбу в искусстве. Ван Гог писал, что «долг художника — попытаться вложить в работу идею, с тем чтобы выявить нечто запредельное, а именно Бога, который есть всё и вечность всего». Тот же Ван Гог говорил о ремесле художника, что это «прежде всего то, что я чувствую и затем страшная борьба с тем, что я могу». Здесь опять идёт речь о мучительном поиске языка выражения. В своём тексте, предложенным для обсуждения, владыка Антоний пишет, что, чтобы увидеть красоту, необходимы тишина и покой и приводит слова учёного о том, что математика тоже раскрывает нам покой и глубину. Невозможно опираясь на биографию Винсента сказать, что этот человек был воплощением покоя и тишины, но в связи с этим я хочу привести строчки из последнего письма Ван Гога, которое нашли в его кармане, после того, как он умер. Письмо это обращено к любимому брату, дававшему художнику средства к существования, но при этом так и не сумевшему продать ни одной его картины (что очень угнетало Винсента): «Что ж, я заплатил жизнью за свою работу, и она стоила мне половины рассудка, это так… (Но) через меня ты принимал участие в создании кое-каких полотен, которые даже в бурю сохраняют спокойствие. Мы создали их, и они существуют, а это самое главное, что я хотел сказать тебе в момент относительного кризиса».

Я думаю, что Тишина и Спокойствие о которых говорит художник, и есть Бог.

Я буду краток и расскажу только о своём опыте.

Накануне своей поездки в Париж для работы в Парижских мастерских Сите, я решил пойти в храм причаститься. Эта поездка была для меня серьёзной и долгой (2 месяца). Я пришёл в храм, где служил мой знакомый священник. И этот священник сказал мне: « Зайди в алтарь, народу сегодня мало, побудь во время литургии в алтаре, постой вот тут».

Я встал, и во время литургии, когда пели Символ Веры, я вдруг увидел белый Свет. Это был удивительный белый свет, абсолютно холодный, как от магниевой вспышки, который пронизал весь алтарь. Видел я только о. Алексея, который служил. Это было незабываемое впечатление, с которым я не знал что делать. Я несколько раз рассказывал о. Алексею об этом, на что он мне сказал: «Ну, видел и видел. Мало ли что бывает, не обращай внимания».

И я отбыл в Париж. И когда я туда летел, со мной в дороге приключилась одна история…. Я туда ехал, естественно, работать, потому что мне предстояла выставка. Я вёз с собой из дома необходимые материалы и заготовки для своей работы и всё это я благополучно потерял в дороге при пересадке в промежуточном городе. И прилетел на место совершенно пустой, неподготовленный. Я уже не мог исполнять намеченное. Я стал думать, что же мне делать.

До того мои впечатления от жизни поделились на фрагменты, некие незабываемые впечатления, сидящие внутри меня и мучающие меня, так как я не знал, что с ними делать, как к ним подойти. Я вдруг получил возможность заняться ими. Я начал потихоньку, как слепой, эти впечатления восстанавливать. Я погрузился во всё это изнутри и меня самого это всё увлекло настолько сильно, что я до сих пор этим занимаюсь…

Вдруг появилась возможность, или была мне дана, воплощать внутренние вещи. Процесс, который можно сравнить с поэзией – это не придумывание, это скорее хождение на ощупь в неком пространстве. Причём в этом пространстве ты можешь рассматривать фрагмент с разных точек, восстанавливая их почти на ощупь.

Это событие в храме и последующая поездка вывели меня на новый путь в моей работе, который я назвал рисованием «сверхпейзажей» или «сверхрисунков». Это не рисование с натуры, но это реальность, как бы другая реальность. Реальность, которую можно увидеть только внутренним светом.

Для меня важно увидеть пейзаж или объект не сразу. Образ возникает по прошествии какого-то времени, сразу я его не вижу. Вижу потом.… Как бы так….

Вот эти фрагменты, к которым я обращаюсь я и назвал бы Красотой. То, что для меня очень дорого, что внутри меня и что меня мучает и в то же время даёт возможность воплотить это во что-то, что мне сложно назвать рисунком или живописью.